Мотылёк
Шрифт:
Справа от судей – надзиратель в чине сержанта и капитан, представляющие обвинение со стороны администрации.
– Слушается дело: «Шарьер, Клузио, Матюрет».
Мы всего лишь в четырех метрах от судей. Времени было достаточно, чтобы хорошо разглядеть майора: ему около сорока или сорока пяти; пустыня испещрила и высушила его лицо, посеребрила виски; широкие черные брови нависают над красивыми черными глазами, которые прямо и внимательно смотрят нам в лицо. Настоящий солдат. Ничего злого и недоброго в его взгляде нет. Он испытующе оглядел нас и через две-три секунды составил свое мнение о каждом. Наши взгляды встретились, и я невольно опустил глаза.
Капитан,
– Вплоть до самой Колумбии, месье председатель! Эти люди прошли две тысячи пятьсот километров. Тринидад, Кюрасао, Колумбия. Во всех этих странах их жители наверняка наслушались самой грязной лжи об управлении французскими исправительными колониями. Я прошу вынести два приговора по совокупности отягчающих обстоятельств общим сроком восемь лет: пять лет за попытку совершения убийства, с одной стороны, и три года за побег – с другой. Это касается Шарьера и Клузио. Для Матюрета я прошу три года за побег, поскольку материалами следствия установлено, что он не участвовал в покушении.
Председатель: «Трибунал желает услышать короткий по возможности рассказ об этой очень длинной одиссее».
В своем рассказе я опустил эпизод плавания по Марони. Я начал с морского путешествия на Тринидад. Описал семью Боуэн, их доброту к нам, процитировал замечание шефа полиции Тринидада: «Британские власти здесь не для того, чтобы судить о французской исправительной системе. Единственное, с чем мы не можем согласиться, так это с выдачей преступников Французской Гвиане. Поэтому мы вам и помогаем». Я рассказал о Кюрасао, отце Ирене де Брюине, о случае с мешком с флоринами и о Колумбии – как и почему мы там очутились. Затем несколько слов о моей жизни с индейцами. Майор слушал не прерывая. Он только попросил рассказать подробнее о моем пребывании у индейцев, его чрезвычайно заинтересовали некоторые детали. Потом я говорил о тюрьмах в Колумбии, особенно о подземелье в Санта-Марте, подтопляемом водой.
– Спасибо. Ваш рассказ прояснил кое-что для суда и определенно нас заинтересовал. Объявляется перерыв на пятнадцать минут. Однако я не вижу ваших защитников. Где они?
– У нас их нет. Прошу вашего разрешения на проведение собственной защиты и защиты моих товарищей.
– Вы можете это сделать. По положению это допускается.
– Спасибо.
Через четверть часа заседание трибунала возобновилось.
– Шарьер, – начал председатель, – суд разрешает вам вести собственную защиту и защиту своих товарищей. Однако мы вас предупреждаем, что суд лишит вас слова, если вы будете вести себя неуважительно в отношении представителя администрации. Вы можете защищаться совершенно свободно, но в рамках допустимых выражений. Вам предоставляется слово.
– Прошу суд отвести обвинение в преднамеренном покушении на убийство. Оно полностью неправдоподобно, и я покажу почему: в прошлом году мне было двадцать семь, а Клузио – тридцать лет. Мы только что прибыли из Франции и находились в хорошей физической форме. Мы били араба и надзирателей железными ножками от кроватей. И никто из четверых серьезно не пострадал. Мы не намеревались причинить им увечья, соблюдали осторожность. Мы
Мы все приговорены к пожизненному заключению, поэтому, мне кажется, наш побег не столь серьезное преступление, его можно было бы рассматривать как таковое только в том случае, если бы мы имели недлительные сроки заключения. В нашем возрасте трудно свыкнуться с мыслью, что ты никогда не увидишь свободу и не будешь жить нормальной жизнью. Я прошу суд быть снисходительным ко всем троим.
Майор пошептался со своими коллегами, затем стукнул по столу деревянным молотком:
– Подсудимые, прошу встать.
Мы встали. Стояли, словно аршин проглотили. Ждали вынесения приговора.
Председатель заговорил:
– Суд отводит обвинение в покушении на убийство. Поэтому в этой части суд имеет право не выносить даже частное определение. Вы признаетесь виновными в преступлении, связанном с побегом. Преступление второй степени тяжести. Суд приговаривает вас к двум годам одиночного заключения.
И мы дружно сказали:
– Спасибо, майор.
А я добавил:
– Мы благодарим суд.
Багры, присутствовавшие на заседании суда и сидевшие в задней части комнаты, были ошарашены. Когда мы вернулись к нашим товарищам по камере, они были счастливы услышать такую новость. Никакой зависти. Напротив, даже те, кто получил на полную катушку, искренне поздравили нас с удачей. Пришел Франсуа Сьерра и крепко обнял меня. Он был в восторге.
Тетрадь шестая
Острова Салю
Прибытие на острова
Завтра отплывает судно, которое доставит нас на острова Салю. На этот раз, несмотря на долгую борьбу, от пожизненного заключения меня отделяют всего лишь несколько часов. Сначала два года одиночки на острове Сен-Жозеф. Тюрьму называют «Людоедкой». Я надеюсь опровергнуть это.
Я проиграл, но разве я похож на побежденного?
Мне следовало бы радоваться: всего два года отсидки в одиночке – этой тюрьме в тюрьме. Я уже дал себе слово, что не буду витать в мыслях бог знает где, а это в условиях полной изоляции самое простое занятие. Нет! Я знаю, что надо делать. С этой минуты я считаю себя свободным человеком, уже свободным, здоровым и крепким, как и любой другой заключенный на островах. Мне исполнится тридцать, когда я выйду из одиночки.
Мне было известно, что побеги с островов случались, но крайне редко. Можно буквально пересчитать по пальцам. Но все равно они были. Я тоже убегу, будьте уверены. Через два года. Я повторил эту мысль Клузио, находившемуся рядом.
– Тебя трудно сломить, Папийон. Мне бы твою веру в грядущий день освобождения! В течение года ты то и дело был в бегах и никак не мог остановиться. Но очередная неудача не обескураживала тебя, ты снова был готов повторить все сначала. Меня только удивляет, почему ты здесь этого не сделал и даже не пытался?