Мотылёк

Адамс Поппи

Но что там делает Вивьен? Она никогда не интересовалась мотыльками, хотя я окончательно поняла это лишь в то лето, когда нас исключили из школы.

По просьбе мамы мы закрывали банки с джемом к ежегодному празднику урожая. Обычно это было одно из наших любимых занятий – растапливать в котелке огарки свечей и наливать жидкий воск в банки с джемом. Но в тот день, как и почти все лето, Виви была молчаливой и надутой. Я думаю, ее сердило то, что я, в отличие от нее, была очень рада возвращению домой. Она взяла черпак и кое-как размешала растопленный воск, расплескала его по пути к первой банке, а затем вылила воск так небрежно, что он потек по стенкам

банки. Обычно она была более аккуратной. Затем она набрала еще воска, вновь разлив его по пути, и с размаху плеснула в банку.

– Виви, давай я этим займусь? – спросила я так дружелюбно, как только могла.

– Что, Вирджиния, я, по-твоему, слишком неловкая?

– Мне нравится это дело, – искренне ответила я.

Мне и правда было неприятно наблюдать, как она разливает воск, но я еще и действительно любила эту процедуру. Виви передала мне черпак. Я опустила его в котелок и помешала, растопив последние твердые остатки огарков, словно шоколад. Затем я зачерпнула жидкий воск, наклонила ковш, чтобы подхватить капли, стекавшие по нему, аккуратно налила немного воска в банку и стала смотреть, как он расплывается по поверхности. Когда уровень воска достиг краев стекла, я выровняла черпак и перешла к следующей банке. На стекло с внешней стороны и на стол не попало ни единой капли. Тем временем Виви стала фестонными ножницами разрезать шотландку на лоскуты. После того как воск застывал, мы накрывали банки тканью и приматывали ее бечевкой.

Я уже знала: если Виви долгое время молчит, значит, ей есть что сказать. Я также знала, что расспрашивать ее не стоит: если я все же начинала допытываться, оказывалось, что лучше бы я этого не делала, и она в итоге заявляла: «Ты сама спросила».

Она молчала до тех пор, пока не закончила вырезать лоскутки.

– Джинни, – сказала она, глядя на то, как ножницы в ее руках щелкают в воздухе, – тебе никогда не хотелось вырваться отсюда и сбежать, чтобы жить собственной жизнью? Мама с папой всегда принимают за нас все решения. Ну почему мы не можем сами определять, чего мы хотим? Это несправедливо! Скажи, Джинни, у тебя никогда не было такого чувства?

Я точно знала, что не было.

– Думаю, нет, – ответила я.

– Правда?

Она удивленно покачала головой, как будто разочаровавшись во мне.

Я стала наливать воск в последнюю банку.

– Неужели не видно, как я несчастна? – спросила она. – Ты что, ничего не замечаешь?

– Я знаю, что ты очень расстроилась, когда тебя исключили.

– Только потому, что мне пришлось вернуться сюда! – резко воскликнула она, как будто заранее знала мой ответ и была готова к нему. – Этот дом и чертовы папины моли – это не жизнь! Что я здесь должна делать? Стареть и резать насекомых?

Она произнесла это с таким видом, словно ее существование было невыносимым. Мой ответ только дал ей повод для этой возмущенной тирады.

– Джинни, я не могу оставаться здесь, – продолжала она. – У меня в школе были подруги, а здесь нет никого, только ты и я. Я не хочу всю жизнь лить воск в мамины банки с вареньем. Может, тебя это и устраивает, но меня – нет!

У Виви начался очередной приступ дурного настроения, и помочь ей мне было не под силу. Я сдвинула в сторону слой воска на поверхности котелка – он уже начал застывать. Затем я опустила черпак в воск, достала его, подставила тыльную сторону ладони и стала смотреть, как срывающиеся капли падают на нее, на глазах теряя прозрачность.

– Мама с папой даже не пытаются меня понять.

Я стала такой… – она замолчала, подыскивая нужное слово, – …одинокой! Джинни, ты думаешь, со мной что-то не так? Все это время я пыталась понять, что со мной случилось.

Она поджала губы и слегка прикусила их, чтобы не заплакать, но слезы все равно выступили у нее на глазах и потекли по переносице.

– Я думаю, они вполне способны выслушать… – начала я.

– Тебя, но не меня! – горячо перебила меня Виви. – Они никогда не слушают, что я им говорю.

Тогда ее слова удивили меня, но теперь я понимаю, что уход из школы имел для нее совсем иные последствия, чем для меня. Видите ли, мама Мод никогда не делала громких заявлений о будущем Виви перед любопытствующими соседями на веселых гулянках, и в то время как все вокруг знали, что отныне я буду жить в доме и помогать Клайву в его работе с мотыльками, Виви (как и все остальные жители деревни) понятия не имела, чем она будет заниматься в жизни. Казалось, родителей ничуть не интересовало будущее моей сестры, так что в ее чувствах не было ничего удивительного. На высказанное ею беспокойство они неизменно отвечали чем-нибудь наподобие: «С Вивьен все будет в порядке» или «Нам нечего за нее волноваться». Но, между нами говоря, как раз наоборот: мое будущее всегда было предопределено: Виви же вечно попадала в какие-нибудь передряги, которые вносили в ее планы сумятицу. В конце концов, она, а не я свалилась с колокольни и проткнула себе матку, из-за нее нас исключили из школы, а сейчас ей, а не мне не хотелось жить с родителями и запечатывать джем.

В тот же день, когда мы отправились спать, Виви забралась в мою постель. Сквозь сон я почувствовала, что она ищет мою руку, затем ее нервные пальцы переплелись с моими и стали настойчиво поглаживать их. Я поняла, что она хочет разбудить меня, чтобы о чем-то поговорить.

– Джинни, ты не спишь? – наконец спросила она.

– Уже нет, – все еще в полусне ответила я и села на кровати. – Что случилось?

– Ты же понимаешь, что я не могу здесь оставаться? – проговорила она. – Ты видишь, что мне надо уйти из дома?

Я задала себе вопрос, понимаю ли я это. До той минуты я всегда видела свое будущее исключительно переплетенным с будущим Виви – она даже присутствовала во всех до единого моих снах. Я знала, что без нее моя жизнь будет какой-то ущербной, неполной, словно она составляла неотъемлемую часть меня.

– А как же я? – спросила я у нее.

– У тебя есть мотыльки, – тихо ответила Виви.

Как будто мотыльки были способны заменить мне сестру.

Затем она вытянула шею и поцеловала меня в щеку.

– Спасибо, сестренка, – сказала она. – Я знаю, что ты, в отличие от Мод с Клайвом, всегда поймешь меня.

Она вновь сжала мою руку, и я вдруг особенно сильно ощутила незримые нити, соединяющие меня с моей замечательной, необыкновенной младшей сестренкой. Все на свете сделалось ясным и четким: мы понимаем друг друга.

А потом она рассказала мне о своем плане.

На следующий день, после ужина, Виви показала мне, где она будет прятаться. Заведя меня в кладовую, она закрыла дверь в кухню, встала на скамью и сняла прямоугольную панель над дверным косяком. Как и стены, она была покрашена белой краской, и заметить ее было непросто. Оказывается, в нашем доме имелось множество подобных тайников за съемными панелями, а мне, в отличие от Виви, даже в голову не приходило снять одну из них и заглянуть вовнутрь.