Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия
Шрифт:
– Ешь, ешь, – подбодрил меня вроде бы успокоившийся хозяин кабинета. – Бутерброды тоже бери, не стесняйся, в СИЗО так не накормят…
А что, и возьму. Тем более с колбасой и сыром, как я люблю. Хлестков с улыбкой глядел, как я жую бутерброд, Хомяков тоже вроде расслабился, а то сидел, как штырь проглотил. – Ну, Евгений, рассказывай, как тебе там в следственном изоляторе жилось? – спросил Алексей Александрович, когда я умял второй бутерброд и решил, что, пожалуй, пока хватит.
– Да нормально, начальник! – решив как-то разрядить обстановку, хмыкнул я. – Повязали волки позорные, ласты скрутили, в «канарейку» [19]
19
«Канарейка» – на блатном жаргоне милицейская машина.
20
Оперсос – на блатном жаргоне оперативный сотрудник.
Хлестков качнул головой, сдерживая улыбку.
– Ну и как там, в «пятёрке»?
– Душевные люди!
– Спросили тебя эти «душевные люди», за что к ним сунули?
– А как же, первым делом, начальник.
– Ну и что ты им, интересно, ответил?
– Да все как на духу, начальник! – заявил я, заметив, как напрягся Хомяков. – Мол, иду по майдану [21] , вижу – «угол» бесхозный стоит. Я спрашиваю, чей «угол», граждане? Граждане молчат, как рыба об лед. Ну я взял значит чемодан и понёс в бюро находок. Не донёс – менты приняли.
21
Майдан – на блатном жаргоне вокзал, площадь.
– Вот видишь, Виктор Степанович, – сказал с улыбкой Хлестков, обращаясь к Хомякову. – Налицо тлетворное влияние криминальной среды. Наш советский гражданин, комсомолец, спортсмен и часа не провел с уголовниками – и на тебе! Как всю жизнь с малолетки по зонам скачет. Ну ответь мне, – обратился в мою сторону Алексей Александрович, – что сидельцы, так и схавали за чистое то, что ты им прогнал? Это я на более уже понятном для тебя языке вопрос задаю.
– Да нет, товарищ генерал-майор, – криво усмехнувшись, ответил я. – Не успели толком пообщаться. Я там был то всего ничего, меньше часа, наверное.
– Ну и хорошо… Сейчас иди в приёмную, посиди там полчасика, а потом мы тебя вызовем.
Я встал, демонстративно сцепил руки за спиной и напевая вполголоса «Веня-Чих, фармазон, подогнал фуфеля, скрасить вечер за стирами в очко…» [22] , вышел из кабинета.
– Ну, артист, – крякнул Хлестков, когда за Покровским закрылась дверь. – А теперь рассказывай, майор, как ты до такой жизни докатился, что твои косяки приходится на уровне Москвы закрывать?
22
Из песни Михаила Круга «Не спалила, любила».
– Алексей Александрович! Ну кто же знал, что этот Кузнецов-Кузя смежникам информацию сольет?!
Начальник УКГБ по Свердловской области покачал головой.
– Ты должен был это знать или если не знать, то предвидеть такой вариант развития событий. У меня такое впечатление, что вся эта операция разрабатывалась не тобой, а летёхой после училища. Знаешь ведь, что при планировании надо учитывать все неожиданности, вплоть до падения метеорита, и что? Почему я не был в курсе дела?
– Так вы были в командировке, а
Хлестков устало вздохнул:
– Не понимаю… У тебя и у всей твоей группы приступ идиотизма приключился? Вы что, совсем думать разучились? Этот пресловутый Билл, он что – фигура союзного уровня, ворочающая миллионами долларов, что тебе пришлось Покровского засвечивать? А ты его почти засветил! Комсомолец, на отличном счету в институте, двукратный чемпион СССР, песни для правительственных концертов пишет…У тебя других людей не нашлось? Вы, бл…ь, не понимаете, что учудили?
Генерал-майор встал изо стола и принялся расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Хомяков тоже попытался вскочить.
– Сиди уж! – отмахнулся Хлестков и, оперившись о подоконник, уставился в окно. – Представь себе, едет он в Испанию… Если после твоих подстав он вообще туда поедет. И там в какой-нибудь газетенке появляется статья под заглавием «Агент КГБ на ринге». И напишут, что мы в своих секретных лабораториях выращиваем чемпионов. Там на Западе дай только повод – такую бучу подымут!
Он повернулся к бледному майору.
– Как ты думал выводить Покровского из дела? С МВД договариваться? А они тебе так прям навстречу за твои красивые глаза и пошли! Идиоты, бл…ь! Ты в курсе, что им там на самом верху заинтересовались? На таком «верху», о котором тебе лучше не знать. Представь, видел человека пару раз в газете… Это я про Чайлза. И в другой стране, в незнакомым городе, четко выделил его из толпы, рассмотрел окружение и сделал выводы. И, заметь, что никто его об этом не просил. Сам, походя так… Ты бы так смог? Я уж точно нет. И ты его к Биллу этому подводишь.
Хлестков вновь вернулся за стол.
– Значит, так… Рабочая версия, согласованная с МВД, будет следующая. Покровский шел по улице и увидел, как в подворотне к человеку пристают люди, похожие на хулиганов. Вмешался. Подъехала милиция и всех скрутила. Быстро со всеми разобрались. Покровского выпустили и даже грамотой наградили за помощь в поимке хулиганов. С Биллом и этим Кузей работаем. С Кузнецовым не вижу проблем, а вот с этим пресловутым Биллом…
Хлестков подошёл к столу, опёрся крепкими крестьянскими ладонями на столешницу, нависнув над, казалось, ставшим меньше Хомяковым.
– Вплоть до «при попытке к бегству». Ясно?
– Так точно, товарищ генерал-майор!
Он всё-таки вскочил и вытянулся во фрунт, преданно пожирая взглядом начальство, которое вроде бы его пощадило.
– Ты сейчас идешь к себе в кабинет и очень подробно пишешь на моё имя докладную записку, в которой в обязательном порядке перечисляешь всех, кто принимал участие в этом бардаке. Всех! А также пишешь, почему сорвалась операция. Тоже подробно. Мне ещё с Москвой придётся как-то объясняться. Уяснил?
– Так точно!
– Всё, пока свободен. Пригласи Покровского.
Хлестков пошел к двери. Но на пороге его остановил оклик генерала.
– Вернись!.. Садись и давай снова рассказывай.
– А что рассказывать? Я вроде всё как есть доложил, товарищ генерал, – пожал плечами Хомяков, усаживаясь на стул.
– Давай-ка без чинов, Виктор Степанович. Мы с тобой сколько вместе уже работаем? Лет восемь?
– Девять уже скоро будет…
– Ну вот! Как ты работаешь – я знаю. И всю эту «пургу», что ты мне тут прогнал, оставь для проверяющих. Что у тебя с Покровским? Вы же до последнего времени достаточно тесно общались, ты даже в дом его вхож. Вот на новоселье был, домашней снедью его пичкаешь… И тут на тебе! Давай, как говорится, колись.