Мой адрес Советский Союз

Воронцова Екатерина

– Я в прошлый раз Людку брал, дак она уснула.

– Дак это же Людка, а я не усну! Ну возьми!

Напор был такой силы, что Николай сдался. До сих пор я помню этот фильм. Он назывался «Роман и Франческа». Я даже помню, какое красивое платье даже в чёрно-белом изображении было на этой Франческе.

Наступило первое сентября. Людка надела новую форму, фартук, вплела в косички новые ленточки, взяла новый портфель и вышла на улицу. Там её уже ждали Грапка и Любка Алемасова – дочь председателя нашего колхоза. Любка была классная девчонка и совсем не задавалась, что у неё отец – председатель. Все были нарядными, во всём новеньком. Они шли в третий класс, и сразу стало понятно, что я им не ровня. Но я была уверена, что мне тоже пора в школу. Я знала это абсолютно точно и пошла

за ними. Правда, вид у меня был совсем другой. Домашнее, не первой свежести платье, не очень причёсанные волосы и босые ноги. В руках никакого портфеля. Но это был мой обычный вид, и я считала его нормальным. Но девчонки так не считали. Они сначала по-доброму объясняли мне, чтобы я от них отвязалась и не позорила Людку. Когда поняли, что до меня по-доброму не доходит, стали бросать в меня галькой, подобранной тут же, на дороге. Я останавливалась на безопасном расстоянии, но как только они шли дальше, я неотступно двигалась за ними. Время уже поджимало, и они в конце концов плюнули на меня, побежали в школу. Школа была на другом конце деревни, который назывался Первомай. Это был старый деревянный двухэтажный дом, который когда-то был красивым и богатым. Учебных комнат было две. Учительниц тоже было две. В одной комнате занимались первый и третий классы, в другой – второй и четвёртый. Я этого пока не знала, просто притащилась за Людкой и села за парту в том же классе, что и она. Учительница была строгая, в пиджаке, выглядело это очень солидно. Простые бабы в деревне в пиджаках не ходили, и я поняла, что попала в другой мир. И мне тут нравилось.

– Катя, а ты чего пришла? Сестрёнку в школу проводить?

– Нет, я пришла учиться.

– Тебе ещё рано учиться, ты на следующий год придёшь. А пока иди домой, ещё год посиди с мамой. Хорошо?

– Хорошо.

Я не удивилась, что Валентина Дмитриевна назвала меня по имени, что она знает, сколько мне лет. В деревне все всё друг про друга знали. Но с места я не сдвинулась. Тогда Валентина Дмитриевна хотела легонько помочь мне выйти из-за парты, но я так вцепилась, что она отпустила меня.

– Люда, скажи маме, чтобы она объяснила Кате, что ей нельзя ходить в школу.

– Ладно, скажу.

Людка сидела красная от стыда и злости на моё упрямство.

День прошёл отлично. В школе было интересно. И теперь я знала, где она находится. Теперь мне не надо было тащиться за девчонками, чтобы прийти в школу.

– Мам! Я сегодня в школу ходила!

– В школу? Дак тебе ведь рано ещё. На другой год пойдёшь.

– Мам! Меня сегодня Валентина Дмитриевна так настыдила из-за неё! Притащилась такая грязная, неумытая и села за парту. Скажи ей, чтобы больше не ходила!

– Ну она не пойдёт больше.

– Пойду!

– Дак зачем ты пойдёшь, тебя же не приняли.

– Ну и что, всё равно пойду.

Так продолжалось две недели. Меня уговаривала учительница, меня собирались поколотить девчонки, меня уговаривала мама. Но я твёрдо знала, что мне пора учиться в школе. Первой сдалась Валентина Дмитриевна. Она сказала:

– Ну хорошо, Катя. Раз ты так хочешь учиться, даю тебе испытательный срок два месяца. Если будешь успевать, я тебя запишу в журнал, будешь учиться.

– Ура!!! Мама! Валентина Дмитриевна сказала, что запишет меня через два месяца в журнал!!!

– Ну ты и твердолобая! Вся в отца.

Я не поняла, то ли с одобрением, то ли с осуждением это сказала мама. Достали старую Людкину форму, фартук, портфель. Как могли, привели всё в порядок. Теперь никто не мог меня шугануть на полпути к школе. У меня начиналась новая жизнь.

Учиться было интересно. Читать я уже умела, так как сидела рядом, когда Колька учил дома читать Людку. И там, где Людке было неинтересно или нудно, мне казалось здорово. Из отдельных значков складывались слова, и появлялся смысл. Надо было только запомнить буквы, а остальное читалось само собой. После таких сидений рядом с Колькой и Людкой я начала читать «Золушку», причём вслух.

– Глянь-ка, она ведь вроде читает!

– Да это она просто пересказывает, что запомнила.

– Ну-ка, давай сначала. Ты читаешь или пересказываешь?

– Читаю.

– Да она правда читает! Ну-ка

на, вот тут прочитай! Правда читает!

Так я научилась читать. Сложнее было с письмом. В школе оно называлось чистописание. Писали мы чернилами. Макали ручку с пером в чернильницу и выводили в тетради бессмысленные значки. Я не понимала, зачем эти значки, и не могла стараться. Причём значки должны были быть под строго определённым углом, в определённых местах линия должна была быть с нажимом, в других местах – волосяная. Ну и прочая непонятная ерунда. Вот цифры писать было понятно для чего. Но это было труднее, особенно двойку. Почему-то хвост у неё всё время загибался в другую сторону.

– Мам! Смотри! У меня двойка получилась!

– Ну молодец, молодец, давай учись, человеком будешь.

Мама стирала бельё в корыте и энергично терла им по стиральной доске. Папа лежал, у него болел желудок. Желудок у папы болел с войны. Его ранило, пуля прошла навылет от нижней челюсти и вышла в двух сантиметрах от виска. Раздробило не только зубы, но и челюсть. Поэтому долгое время папа не мог нормально питаться, и у него появилась язва желудка. Уже по самым смутным, первым моим воспоминаниям папа лежал либо в больнице, либо дома. Мама иногда брала кого-нибудь из детей и возила к нему в больницу, в Воткинск. В конце концов его выписали из больницы как безнадёжного, и мама привезла его на санях, на лошади. Домой заносила на себе. Стала лечить сама всевозможными народными средствами. Состояние потихоньку улучшалось. Между тем мама работала в колхозе за трудодни и учила детей. Она завела в хозяйстве скот, для которого надо было таскать воду в вёдрах сначала из колодца по сугробам, потом греть её в печи, потом тащить в конюшню – поить коров, свиней, овец. Летом надо было заготовить и привезти на всех сена, соломы, муки. Потом этот скот продали и купили хороший, большой дом с крепкими пристройками. Папа в это время болел. Гутька рассказывала как-то, что помнит, как я родилась. Мама послала её за деревенской знахаркой – Клавдей Леихой.

– Чё, мам, родить будешь?

– Иди-иди, дурочка, да побыстрее.

Роды были десятыми, прошли быстро.

– Опять девка, Лиза!

– Ох, парня бы надо было.

– Да хороша девка, не переживай.

Так я появилась на свет на печи в родном доме. Через два часа мама встала и потихоньку пошла за водой на колодец. Это было шестнадцатого декабря. Надо было поить скотину.

Два месяца прошли быстро, меня записали в школьный журнал. Радости моей не было предела. Мама погладила меня по голове.

Учись, учись, Катенька. Может, в городе будешь жить, на каблучках, с сумочкой на ручке гулять будешь.

А сама смотрела в это время вовсе не на меня, а вообще непонятно куда и на что, и вроде как слёзки на колёсках появились. Ну ничего себе, у меня такая новость, а она и не радуется даже.

В конце декабря нас, учеников всех четырёх классов, собрали в школьном спортзале. Там стояла ёлка, увешанная игрушками, которые мы сами сделали на уроках труда или принесли из дома. Почему-то нас заставили сесть на пол вокруг ёлки. Дора Осиповна – вторая учительница и директор по совместительству – поздравила нас с наступающим Новым годом, а потом началось награждение лучших учеников. Торжественно назывались фамилия и имя, ученик вставал с пола и шёл к учительнице в центр зала. Ему выдавали что-нибудь из учебных принадлежностей и кулёк конфет. Вдруг Нинка Варламова, моя новая подружка, толкнула меня локтем в бок.

– Чё сидишь? Тебя же вызывают.

Я этого никак не ожидала, поэтому даже не расслышала свою фамилию, когда объявляли. Я быстро подпрыгнула и пошла к Доре Осиповне. Мне дали пять тетрадей по двенадцать листов, круглый деревянный пенал, расписанный, как деревянные ложки у нас дома, и ручку. Такой ручки не было ни у кого в школе. Это был подарок, которым можно было гордиться. Она была сделана из прозрачного оранжевого оргстекла, а внутри стекла были какие-то светлые завитушки. Сама ручка постепенно утончалась к концу. Никогда и ни у кого я не видела такой красивой ручки. Я была счастлива. Потом кульки с конфетами раздали всем остальным, мы поводили хоровод вокруг ёлки, спели несколько песен и разошлись по домам на каникулы.