Мой бедный богатый мужчина
Шрифт:
– Делай как нужно, Лада. Ты же знаешь, я тебе на сто процентов доверяю.
– Не забудьте, дорогой товарищ Колдунов, жене позвонить, предупредить, чтоб не ждала, – уходя, заметила реаниматолог. – А то она на концерт соберется, оденется, накрасится…
Громко проклиная собственный склероз, Ян Александрович схватил телефон.
– Катя, – промямлил он, – тут такие обстоятельства, понимаешь… Ты уже знаешь?.. Откуда?.. Сама догадалась?.. Нет, неправда, один раз мы с тобой ходили в филармонию! Тебе кажется, я специально вызываю больных на операцию в те дни, когда мы куда-то собираемся?.. Не кажется?.. Ах, ты уверена… Ты моя умница! И насчет денег тоже догадайся… Что ты говоришь? Рада, что все в нашей жизни идет
Диана вспомнила мамины наставления: пожалей мужчину, если он виноват перед тобой. Жена Колдунова рассчитывала пойти на концерт и теперь имеет полное право обижаться на мужа, который остался на бесплатную операцию, хотя вовсе не обязан был это делать. Выражение недовольства или даже скандал выглядели бы вполне естественно. Но вместо этого Катя ободрила мужа. Теперь, ожидая его с работы, она может рассчитывать на его хорошее настроение. Правда, только в том случае, если операция пройдет нормально…
– Катя, а может, Оля с Леной посидят с младшими? – продолжал Колдунов телефонный разговор. – Они еще в школе? Почему?.. За что наказали?.. Блин, Катя, все нормальные люди списывают математику на уроке музыки! Поверяют алгеброй гармонию, что здесь такого? Так, а кто же их заберет? Они не могут в десятом часу ехать одни через весь центр.
– Я могу забрать, – предложил Розенберг.
Колдунов благодарно похлопал его по плечу, заручился обещанием, что, если в машине будут дети, он не пустит за руль Диану, и, нежно простившись с женой, вновь уставился на друга нетерпеливыми глазами:
– Ну так что? Оперируем?
– Если подумать, можно рискнуть…
Илья Алексеевич ухмыльнулся:
– Как говорилось в известном фильме про гусаров, тут либо думать, либо рисковать. Я вот чем больше смотрю на эти снимки, тем мне страшнее становится.
– Оно, конечно, так… – Розенберг снова закурил свою трубку. – Но если разработать стратегию, сначала выделить пищевод с трахеей, сосуды выше и ниже опухоли, быстро ее удалить, остановить кровотечение и заняться пластикой, операция может получиться. – Он придвинул к себе заключение компьютерной томографии и стал рисовать прямо на его обороте: – Вот, нижний полюс примерно на этом уровне, а чтобы надежно взять сосуды, придется пересечь ключицу. Но основные проблемы ждут нас при выделении вышележащих артерий. Опухоль-то почти у основания черепа заканчивается. Знаешь, Ян, давай сделаем ей ангиографию и дуплекс. Вдруг там сосуды давно тромбированы и протезировать не надо? И вообще у тебя всего десять минут осталось, давай посмотрим больную, а детали завтра обговорим по телефону.
– А ее здесь нет. – Колдунов с вызовом посмотрел на начмеда.
Тот смутился и закурил.
– Я отказал ей в госпитализации, – сообщил он Розенбергу, – но другого выхода у меня не было. Вы представляете себе, сколько стоит эта операция? Тут одной крови уйдет литров пять, а каждый флакон донорской эритромассы стоит около двух тысяч рублей. Тысяч пятнадцать на операцию, да и в рамках предоперационной подготовки хоть две дозы перелить надо. Итого двадцать тысяч рублей только на кровь. Это как минимум. А наш дорогой начальник донорского пункта бесплатно выдает продукты для переливания только при непосредственной угрозе жизни. А при наличии онкологического заболевания не надейтесь получить у него бесплатно хотя бы один эритроцит. Дальше, вы хотите протезировать сосуды. Чем? Хорошую подкожную вену вы у бабульки не найдете, значит, остается синтетика. Закрывать протезы вам будет особо нечем, кроме перемещенного лоскута, а он далеко не факт, что приживется. Значит, нужно брать хорошие протезы, то есть еще около штуки баксов. А то и больше, мы давно не закупали. Про нитки я уже не вспоминаю, пара тысяч рублей погоды не делает. Антибиотики, средства, улучшающие микроциркуляцию, барокамера,
– Видишь, Яша, как нам повезло с начмедом? – сказал Колдунов. – Илья Алексеевич невропатолог, а все наши хирургические проблемы понимает. Илюша, но можно же положить бабушку по «Скорой помощи». Вот я сейчас пойду оперировать деда, думаешь, его операция дешевле обойдется? Ведь все то же самое потребуется.
– Маленький нюанс. Ваша бабушка иногородняя, полис у нее здесь не действует. Это первая позиция. И второе: на лечение распространенных форм рака у нашей больницы нет лицензии, поэтому страховая компания этот случай не оплатит, даже будь у бабушки пять полисов. Такие уникальные операции должны делаться в научных учреждениях федерального уровня, там и оборудование, и финансирование, квоты федеральные выделяют.
– А знаешь, сколько туда в очереди стоять? – Колдунов выругался.
– Да у тебя же основное место работы – академия, – сказал начмед. – Туда и клади бабульку.
– Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем нищему гражданскому лицу попасть в академию. У самой бабушки денег – то, что с пенсии скопила, а родственнички ее, странные люди, говорят: гарантий нет, так нечего и заводиться. Илюша, давай что-нибудь придумаем, а?
– «Что-нибудь» – это объяснение прокурору, почему мы потратили сто тысяч больничных денег на лечение заболевания, которое не имеем права лечить. А если она умрет, у нас даже спрашивать ничего не будут. Тебе – преступная халатность, мне – превышение полномочий. Тем более, сам говоришь, у нее такие родственники.
– Это закон жизни, – Диана встала помыть чашки, напоминая, что Колдунову пора в операционную. – Чем меньше родственники ухаживают за живым, тем с большим пылом строчат жалобы, когда он умер.
Розенберг строго посмотрел на жену и шевельнул бровью.
– Ты хочешь сказать, человеку надо отказать в шансе на жизнь потому, что у него такая семейка?
– Нет. Просто все надо сделать так, чтобы родственникам было не к чему придраться.
– А я не представляю себе, как это сделать, – веско произнес начмед. – Я даже в управлении советовался, там такая симпатичная девушка есть… Рассказал ей о ситуации, мол, профессор Колдунов планирует в нашем скромном заведении уникальную операцию с привлечением известного доктора Розенберга. Говорю, если все получится, это будет нам такой пиар! Помогите, говорю, оформить. Девушка обещала подумать, но что-то не звонит.
Колдунов поднялся, откусил на дорожку с другого конца Ладиного батончика и стал прилаживать на шевелюру хирургический колпак. Тщательность в надевании головного убора объяснялась не повышенным интересом к собственной внешности, а необходимостью: сложно выдержать шесть часов напряженной работы, если колпак давит голову, прижимает ухо или сползает на глаза. Поправлять его во время операции нельзя – стерильными руками можно прикасаться только к ране и инструментам.
Розенберг убрал в кисет табак и трубку.
– В принципе я согласен, – сообщил он. – Но мы не можем ее оперировать на улице. Хоть в какой-то стационар надо оформить.
Диана предполагала, что в ожидании наказанных колдуновских девочек придется гулять по центру, но Розенберг, оставив ее в машине, поднялся наверх и быстро решил вопрос: через пятнадцать минут он вышел из школы в сопровождении довольных Оли и Лены.
Диана была с ними знакома, они иногда заходили к Колдунову на работу. Она потребовала, чтобы Розенберг накормил их мороженым, и оценила его деликатность, когда они отправились не в дорогой ресторан, а в демократичное кафе.