Мой дед Лев Троцкий и его семья
Шрифт:
И то, что я с тех пор неизменно ношу в себе это видение, ставшее для меня как бы символом режима, несомненно, помогло мне уберечься от многих коварных иллюзий, на каждом шагу подстерегавших моих современников и особенно коллег по литературе. Этот локальный, почти художественный образ насилия, творимого государством над своими подданными, помог мне впоследствии не вступить в партию даже на фронте. Он помог мне не участвовать во множестве верноподданнических акций, в минувшие годы почти обязательных для литератора.
Советская власть предстала тогда передо мной во всей своей эпической жестокости, и это зрелище стало для меня откровением на всю жизнь и на
Ошеломленный увиденным, я вернулся в дом к своему спутнику. Тот внимательно слушал человека в телогрейке, оказавшегося его земляком.
– Мы все тут курские, – рассказывал он. – Раскулачили нас, как только хлеб убрали. Но пока везли в эшелонах, пока со станции сюда гнали, зима и настала… Мне-то повезло, у меня среднее образование, вот в конторе к печке и к лампам керосиновым определили. А там, – показал он в сторону оврага, – народ мрет почем зря… Лагерь-то новый, построить еще ничего не успели…
Заночевать на лагерной вахте нам не разрешили. Вскоре мы опять погрузились в свой тарантас и, разузнав дорогу, двинулись в путь.
Не могу сказать, что до поездки в Кузбасс моя политическая сознательность покоилась на нуле.
Кое в чем я к тому времени уже разбирался благодаря дружбе с одним из своих старших сослуживцев. Это был художник нашей архитектурной бригады по фамилии Глан-Глобус. Его судьба и некоторые размышления, которыми он делился со мной, заставили меня впервые усомниться в справедливости и гуманности нашего строя.
И все же если говорить о моем политическом прозрении, то должен заметить, что своим подлинным университетом «марксизма-ленинизма» я считаю свою поездку в Кузбасс. Народная беда впервые предстала тогда передо мной во всей своей наглядности. А потом пошло. Потом трагизм современной истории заглянул и в мой дом. Потом тридцать седьмой год взялся за мое политическое просвещение ударными темпами.
Когда я оказался в «писательской роте», мне сначала мнилось, что грозящая советскому государству реальная опасность поражения в войне сведет до минимума его репрессивные вожделения. Но уже в августе один из наших товарищей-литераторов был вызван из строя в особый отдел, и больше его никто никогда не видел. Нет, природа этой власти неизменна на всех этапах.
Часть вторая Лев Давидович Троцкий и его семья Турция, Европа, Советский Союз. 1929–1935 годы
Из статьи Я. Травинского «Письма Троцкого продолжают приходить»
Троцкий с начала марта 1929-го обосновался в Турции – в Принкипо, на Принцевых островах…Вождь левой оппозиции тщетно настаивал на любой другой стране, опасаясь, что Сталин вступил в сговор с турецким диктатором Кемалем и тот либо сгноит его в тюрьме, либо отдаст на расправу белым эмигрантам в Константинополе. Однако Кемаль оказался верным законам гостеприимства: Троцкий получил гарантии безопасности и смог поселиться на заброшенной вилле в Бийюк-Ада на Принцевых островах. Пытаясь получить визы в различные европейские страны… Троцкий лихорадочно занялся издательской деятельностью и сплочением сторонников. В числе первых к нему на остров приехала супружеская пара Молинье. Раймон [85] , преуспевающий предприниматель, человек с бешеной энергией
…Весной 1931 года переписку берет в свои руки Троцкий: Седов с Жанной Молинье перебирается в Берлин. У Льва Давидовича много новостей – в основном печальных. На вилле случился пожар – предположительно поджог. Архив уцелел, но библиотека сгорела.
Из книги «Л.Д. Троцкий. Архив в 9 томах». Т. 6 «Из писем Л.Д. Троцкого Л.Л. Седову» (редактор-составитель Ю.Г. Фельштинский)
5-е мая 1931 г.
Милый мой!
Не писал тебе несколько дней, так как был целиком поглощен книгой. Подготовил еще три главы. Одну посылаю сегодня для перевода. Две другие – в течение ближайших дней. Для писания статей или циркулярных писем у меня сейчас времени нет и в ближайшие два-три месяца «не предвидится». <…>
…Вопрос совсем не сводится к тому, будет ли с нами сегодня Петр или Павел или его многоуважаемая венская племянница или тетка. Вопрос сводится к тому, чтобы систематически развивать и применять к событиям определенный капитал идей и на этом воспитывать настоящие революционные марксистские кадры. Для этого надо очиститься от случайных прохожих, которые примкнули к нам из любопытства или по ошибке. <…> Франкель, может быть, переведет это письмо на немецкий язык. Брошюру об Исп[ании] я не получал. […] Посмотрим.
Обнимаю тебя крепко. Будь здоров и бодр.
Л. Троцкий
9-е мая 1931 г.
Милый Лева,
Посылаю тебе окончание своего политического письма. Франкель и Шюрер перевели его на немецкий язык и пошлют тебе сегодня-завтра немецкий перевод. Похоже, может быть, придется напечатать это письмо в «Интернациональном бюллетене». Пока что его надо пустить по рукам. Следовало бы сделать и французский перевод. Но здесь это не осуществимо. Придется как-нибудь согласовать этот вопрос с Парижем. Эта задача уж ляжет на тебя.
…Ты пишешь, что «ничего не забываешь из поручений». Я в этом ни одной минуты не сомневался и не сомневаюсь. В поручениях противоречия, действительно, нередки, как и неясности. Объясняется это тем, что поручения даются нередко ощупью, причем в разные моменты работы и под влиянием разных потребностей и соображений. Но до сих пор мы тут не имеем ни малейшего повода к жалобам.
…Письмо твое № 17, посланное воздушной почтой и помеченное 3–4 мая, получено было 6 мая вечером, следовательно, воздушная почта действует.
Крепко тебя обнимаю.
Л. Т[роцкий]2 июня 1931 г.
Милый Лева!
…Не можете ли вы в Берлине найти испанца, чтобы от имени немецкого издания «Бюллетеня» вступить в переписку с испанскими товарищами, а главное, чтобы можно было в Берлине переводить рукописи и письма на испанский язык, так как переписка через Милля [87] совершенно не налаживается.
Нет ли в Берлине китайцев-коммунистов или сочувствующих среди студентов? Если иметь в перспективе перенесение «Бюллетеня», а может быть, и Секретариата, то надо выйти за «чисто немецкие» пределы и подготовить хотя бы маленькую интернациональную среду.
Крепко тебя обнимаю.
Л. Т[роцкий]