Мой дед Лев Троцкий и его семья
Шрифт:
Из книги Н. Седовой и В. Сержа «Жизнь и смерть Льва Троцкого»
Нас поселили в Смольном в двух квадратных комнатах с высокими потолками и большими окнами.
Я не могла найти никакого материала, чтобы сшить рубашки для наших мальчиков, и использовала для этой цели яркие бархатные скатерти. Лева и Сережа ненавидели эти рубашки. Однажды Ленин, занимавший комнаты в том же коридоре (с женой и сестрой), увидел детей. Он остановился перед ними, поставил детей рядом, отступил назад с восторгом на лице и сказал: «Выглядят очень хорошо». Я была счастлива, что Ленин проявил интерес к такому пустяку. С этого дня дети надевали свои рубашки без всякого протеста.
[1918]
В конце концов сопротивление было сломлено, большинство Центрального Комитета высказалось за переезд, и 12 марта (1918) правительство выехало в Москву. Чтоб смягчить впечатление от разжалования октябрьской столицы, я оставался еще, в течение недели или полутора,
Со своей средневековой стеной и бесчисленными золочеными куполами Кремль, в качестве крепости революционной диктатуры, казался совершеннейшим парадоксом. Правда, и Смольный, где помещался раньше институт благородных девиц, не был прошлым своим предназначен для рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. До марта 1918 г. я в Кремле никогда не бывал, как и вообще не знал Москвы, за исключением одного-единственного здания: Бутырской пересыльной тюрьмы, в башне которой я провел шесть месяцев холодною зимою 98–99 гг. В качестве посетителя можно бы созерцательно любоваться кремлевской стариной, дворцом Грозного и Грановитой палатой. Но нам приходилось здесь поселяться надолго. Тесное повседневное соприкосновение двух исторических полюсов, двух непримиримых культур и удивляло, и забавляло. Проезжая по торцовой мостовой мимо Николаевского дворца, я не раз поглядывал искоса на царь-пушку и царь-колокол…
В Кавалерском корпусе, напротив Потешного дворца, жили до революции чиновники Кремля. Весь нижний этаж занимал сановный комендант. Его квартиру теперь разбили на несколько частей. С Лениным мы поселились через коридор. Столовая была общая. Кормились тогда в Кремле из рук вон плохо. Взамен мяса давали солонину. Мука и крупа были с песком. Только красной кетовой икры было в изобилии вследствие прекращения экспорта. Этой неизменной икрой окрашены не только в моей памяти первые годы революции.
С Лениным мы по десятку раз на день встречались в коридоре и заходили друг к другу обменяться замечаниями, которые иногда затягивались минут на десять и даже на четверть часа, а это была для нас обоих большая единица времени. У Ленина была в тот период разговорчивость, конечно, на ленинский масштаб. Слишком много было нового, слишком много предстояло неизвестного, приходилось перестраивать себя и других на новый лад. Была поэтому потребность от частного переходить к общему, и наоборот. Облачко брест-литовских разногласий рассеялось бесследно. Отношение Ленина ко мне и членам моей семьи было исключительно задушевное и внимательное [59] . Он часто перехватывал наших мальчиков в коридоре и возился с ними.По книге Н. Седовой и В. Сержа «Жизнь и смерть Льва Троцкого»
Столовая Совета народных комиссаров была рядом с нашими комнатами, и Политбюро – 10 старых товарищей – часто заседало там без церемоний и формальностей. Однажды дети увлеклись дракой и вкатились через не очень плотно запертую дверь прямо на заседание. Глава правительства с радостью встретил их появление.
Из письма Н.И. Троцкой о сыне
1 июня 1935 г.
Сережа… вырос в Кремле, сын Сталина [60] бывал частым гостем в комнате мальчиков.
…Низший состав оставался на местах. Они принимали нас с тревогой. Режим тут был суровый, крепостной, служба переходила от отца к сыну. Среди бесчисленных кремлевских лакеев и всяких иных служителей было немало старцев, которые прислуживали нескольким императорам. Один из них, небольшой бритый старичок Ступишин, человек долга, был в свое время грозой служителей. Теперь младшие поглядывали на него со смесью старого уважения и нового вызова. Он неутомимо шаркал по коридорам, ставил на место кресла, сметал пыль, поддерживая видимость прежнего порядка. За обедом нам подавали жидкие щи и гречневую кашу с шелухой в придворных тарелках с орлами. «Что он делает, смотри?» – шептал Сережа матери. Старик тенью ходил за креслами и чуть поворачивал тарелки то в одну, то в другую сторону. Сережа догадался первый: двуглавому орлу на борту тарелки полагается быть перед гостем посередине.
– Старичка Ступишина заметили? – спрашивал я Ленина.
– Как же его не заметить, – отвечал он с мягкой иронией.
Этих вырванных с корнями стариков было подчас жалко. Ступишин вскоре крепко привязался к Ленину, а после его перемещения в другое здание, ближе к Совнаркому, перенес эту привязанность на меня и мою жену, заметив, что мы ценим порядок и уважаем его хлопоты.
…В 26-м году старик медлительно умирал в больнице. Жена посылала ему туда гостинцев, и он плакал от благодарности.
…Военный комиссариат, где сосредоточивалась моя работа, не только военная, но и партийная, литературная и прочая, находился вне Кремля. В Кавалерском корпусе оставалась только квартира. Сюда к нам никто не ходил. По делу являлись
Из статьи Д. Смирнова «Она спасала «буржуйское добро»
На ярком фоне масштабной известности Л.Д. Троцкого историческая фигура его жены Натальи Ивановны Седовой-Троцкой почти не выделяется. И это неудивительно, если учесть, насколько несопоставимой была ее мирная, созидательная деятельность с кровавой опустошительностью пролетарских пушек ее мужа-вождя, его титанической борьбой с вражеским буржуазным миром.
Между тем именно этой удивительной женщине мы должны быть благодарны за сохранение огромного историко-культурного наследия дореволюционной России, именно ее жизненная судьба, судьба верной супруги большевистского «демона революции», в решающей степени определила спасение сотен тысяч материальных и духовно-исторических памятников.
Сегодня мало кому известно, что в течение десяти лет, начиная с 1918 года, Н.И. Троцкая возглавляла первый советский государственный орган, связанный с защитой памятников и исторических мест, – отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Народного комиссариата просвещения (коротко – музейный отдел Наркомпроса).
Этот отдел был создан в мае 1918 года по инициативе известного русского живописца и искусствоведа Н.Э. Грабаря, собравшего вокруг себя крупных специалистов, цвет русской искусствоведческой науки, музейного дела и реставрации. Это были люди широко образованные, большой культуры и порядочности.
В июне того же года заведующей отделом назначили Н.И. Троцкую. Что касается Грабаря, то ему пришлось довольствоваться положением члена коллегии и заведующего подотделом Национального музейного фонда. Игорь Эммануилович был человеком разумным, гибким и понимал, что при новой власти больше пользы делу сохранения наследия принесет умное руководство Троцкой, чьи авторитет и влияние в высших должностных кругах были неоспоримы. Грабаря же там не знали или относились к нему как бывшему буржуазному «спецу», а значит, человеку ненадежному.
Надо отдать должное Н.И. Троцкой, она не стала, что называется, выкручивать руки сотрудникам своими военно-административными порядками и оставила на руководящих постах всю ранее подобранную команду. Более того, она сразу начала защищать их от притеснений, обысков и арестов (как контрреволюционных, по тогдашним понятиям, «защитников имущества буржуазии»), всячески старалась облегчить их материальное положение. Дело дошло даже до письма Ленину в марте 1920 года с настоятельной просьбой выдавать работникам отдела «вполне удовлетворительный паек».
Для такой смелой по тем временам просьбы имелись законные основания. В 1918–1920 годах было взято на учет свыше 500 старинных усадеб и дворцов, создано свыше 200 новых музеев, вывезено из бывших дворянских имений более 100 тысяч произведений искусства, сотни библиотек и фамильных архивов. То, что удалось тогда сделать для сбережения национального культурного достояния, нарком просвещения A.B. Луначарский восхищенно назвал «положительным чудом».
По своему драматизму и накалу человеческих страстей работа музейного отдела в годы гражданской войны была и всегда будет оставаться впечатляющей. Сколько здесь еще скрывается загадок и тайн, не знает никто. Бесспорно то, что главным приводным ремнем и одновременно главной загадкой в деятельности всей огромной машины сохранения культурного богатства России была Н.И. Троцкая.
Именно она телеграфировала 10 сентября 1918 года в Орловский губисполком требование не реквизировать усадьбу Галаховой, а устроить в ней музей-читальню И.С. Тургенева, причем потребовала со всей присущей ей решительностью и вопреки «железной классовой» точке зрения местных властей, считавших, что сейчас не до музеев и памятников.
Несмотря на проходившие в тех местах ожесточенные бои Красной Армии с деникинскими войсками, упорная женщина добилась своего – музей И.С. Тургенева, ныне всемирно известный, был создан. Но кто знает об этом? Историческая телеграмма Н.И. Троцкой всегда публиковалась со стыдливо вымаранной ее подписью.