Мой дорогой друг
Шрифт:
В комнате было тепло, из закрытого полиэтиленовой прозрачной клеенкой и забитого несколькими досками окна лился яркий дневной свет. Я облегченно вздохнул, уселся на кровать и, закутавшись в одеяло, принялся за трапезу. Гречка была с тушенкой, она, как и чай, уже давно остыла. Всё же могу сказать честно, мне до сих пор кажется, что вкуснее я ничего не ел, и плевать, что к нёбу прилипал жир, и что чай был горьким и без сахара. После того, как я всё умял, в коконе из теплого одеяла, в тишине и спокойствии меня разморило и потянуло в сон. Даже и не скажешь, что до всей этой безмятежности была такая жуткая встряска,
Примерно через пару часов я проснулся оттого, что нос заложило, голова была горячей и тяжелой, и гудела как чугунный котелок. Во рту всё пересохло, горло заходилось болью, когда я сглатывал, а еще меня знобило. Я понял, что всё-таки зря затеял эту игру в Брестскую крепость в ванной, всё равно позиции не удержал. Теперь если не враг меня убьет, то это сделает простуда. Здесь же нет мамы, которая бы занялась моим лечением. Да здесь и возможности самому заняться лечением нет.
Хромоногий не появлялся до самого вечера, пока за окном не стемнело. Если раньше я готов был полуголым сидеть и мерзнуть в кафельной пещере, лишь бы его не видеть, то сейчас мне оставалось только молиться на то, что скоро он всё же придет и хоть как-то мне поможет, вариться в собственном соку от поднявшейся температуры, завернутым как голубец в одеяло, и замерзать изнутри оттого, что меня морозило. Казалось, не только язык, но и всё тело вязало как от неспелой хурмы. Я сам превращался в неспелую хурму. Как же мне было плохо! Я всё ждал и ждал, и с надеждой пялился в полумраке на закрытую дверь, а он всё не шел и не шел. Один раз я даже попытался позвать его, но из горла вырывались только свистящие хрипы. Очень хотелось пить.
«Ну всё, это конец. Я умру здесь и сегодня долгой мучительной смертью. Больше никогда не увижу маму и бабушку. И маминых подруг тоже не увижу. И тетя Валя меня больше никогда не похвалит. И реферат я никогда не сдам. Хотя какой к черту реферат. Ненавижу учебу, век бы глаза мои ее не видели. С детства старался, учился хорошо, только чтобы мама из-за меня больше не плакала. Я вообще что-нибудь делал для себя в этой жизни? Я вообще что-нибудь хотел сделать для себя? Разве что в детстве, пока не пошел в школу».
Я всё лежал и лежал, жалел себя, пока в какой-то момент дверь не распахнулась и мне в глаза не ударил яркий свет вспыхнувшей под потолком люстры.
– Знаешь, я тут думал… Уууу, – вынырнувший из светлого марева хромой склонился надо мной, накрыв тенью. Моего лба коснулась холодная шершавая ладонь, – Окуклился ё-моё. Ну-ка давай, раскукливайся. Не нагревай температуру.
Он потянул на себя одеяло. Я не хотел разворачивать свой кокон, мне и так было холодно, так что вцепившись в одеяло руками я недовольно хрипел и тянул его обратно, но всё же слабость взяла своё и я быстро сдался.
– Это я забираю, – он закинул одеяло на плечо, прихватил со стола грязную посуду и направился к двери, – Сейчас всё будет.
Вернулся он достаточно быстро, в руках была бутылка водки.
– Антисептика подъехала, – он поставил бутылку на стол и поднял меня за плечи, заставляя сесть.
– Нн… Нен… нет… Не пью.
– Ну-ка быстро глубокий вдох! – грозно скомандовал он, и я рефлекторно вдохнул.
Он подхватил меня за подбородок, надавив пальцами на щеки, разжал челюсть и силком залил полный рот алкоголя.
– Теперь глотай.
Я сидел с раздутыми щеками как хомяк и тряс головой в знак протеста. Во рту всё горело и щипало, в нос вдарил едкий запах.
– Глотай! Глотай говорю! – не унимался он, наклонившись ко мне и глядя глаза в глаза. Бельмо у него было только на одном глазу с той стороны, где было больше всего порезов и от глаза по щеке шел тонкий длинный шрам, который я не замечал раньше, второй глаз был светло-серым. Я еще не встречал людей с серыми глазами, ну или не замечал просто. Я вообще редко смотрю кому-нибудь в глаза.
Через силу я всё же сглотнул, и жгучая жидкость твердым комом двинулась по пищеводу к желудку, а я наконец смог выдохнуть.
– Молодец, – он улыбнулся и легко похлопал меня по щеке, – Теперь руки вытягивай. Растирать буду.
Он линул себе на ладонь из бутылки и быстрыми движениями стал тереть мои руки от пальцев до самых плеч. После этого заставил задрать футболку и так же потер спину и начал было растирать мне живот, но я сказал, что дальше справлюсь сам. Комната наполнилась спиртовым запахом, или может он стоял у меня в носу.
– Дотирайся тогда, а я сейчас что-нибудь поесть соображу. Про ноги не забудь! – бросил он через плечо и скрылся за дверью.
«Да что с тобой не так?» – подумал тогда я, глядя ему вслед. Голова больше не гудела, стала не такой тяжелой, но я, похоже, захмелел, потому мысли путались и разбегались. Комната вокруг меня кружилась как на карусели даже когда я закрывал глаза, но я продолжал втирать в себя спирт, в надежде, что мне полегчает. На этот раз его не было довольно долго, я уже успел загрустить и подумать о том, что меня, больного замерзающего человека, бросили на верную гибель.
– Тушенка закончилась, так что пришлось готовить из того, что было под рукой, – он подал мне тарелку с торчащей из нее алюминиевой ложкой и поставил на стол стакан с чаем, после чего уселся рядом, положив руки на колени.
«Опять гречка, – подумал я, с грустью ковыряя ложкой в каше, – Ну, в ней какое-то мясо есть, так что ладно».
После этого у меня в голове промелькнуло что-то вроде «не слишком ли ты обнаглел и расслабился?», и я всё же принялся за еду. Гречка была жесткой, подсушенной, царапала больное горло, заставляя болезненно морщиться, из-за этого я даже не мог понять, какая она на вкус. Ну, может и не только из-за этого. В носу всё еще стоял горячий запах спирта, а на онемевшем языке чувствовалась горечь.
– Извини, что пнул.
Я повернулся на голос. Жуткий тип сейчас не выглядел таким уж жутким. Казалось, ему трудно было спокойно сидеть на месте. Он все время переставлял ноги, видимо, ища удобное положение, напряженно хмурился и ковырял ногтями заусенцы на пальцах, глядя куда-то в дальний угол комнаты.
– Ну, ты вообще сам виноват, – продолжил он после недолгого молчания.
– Это ты мне? – неуверенно спросил я, проследив за его взглядом. Похоже, это прозвучало действительно глупо, потому что он вдруг вздрогнул и резко повернулся.