Мой друг Мегрэ
Шрифт:
Губы голландца растягивала тонкая улыбка, и Филипп искоса поглядывал на него, ничего не понимая.
— Хотите, я вам обоим сейчас предскажу, что произойдет? Вы решили молчать — и тот, и другой. Вы уверены, что против вас нет доказательств. Никто не был свидетелем смерти Марселена. Никто на острове не слышал выстрела из-за мистраля. Оружие не нашли, оно, наверное, в безопасном месте, на дне моря. Я не потрудился разыскивать его. Отпечатки пальцев тоже ничего не дадут. Следствие продлится долго. Следователь будет допрашивать
Не преминут подчеркнуть, что вы оба из хороших семей. Ваши друзья с Монпарнаса, де Греф, подтвердят, что у вас талант. Вас представят как человека особенного, непонятого. Упомянут о двух томиках стихов, опубликованных Морикуром.
Подумать только, Филипп был страшно доволен, что ему наконец тоже поставили хорошую отметку!
— Журналисты будут брать интервью у председателя суда в Гронингене, у госпожи де Морикур в Сомюре. В мелких газетках будут смеяться над миссис Уилкокс, и, конечно, ее посольство будет ходатайствовать о том, чтобы ее имя упоминалось как можно реже.
Комиссар одним духом выпил полстакана пива и сел на подоконник, повернувшись спиной к залитой солнцем площади.
— Де Греф будет упорно молчать, потому что у него такой характер, потому что он не боится.
— А я заговорю?
— Ты заговоришь. Потому что ты ябеда, потому что для всех станет ясно, что из вас двоих ты наиболее мерзкий субъект, потому что ты захочешь представиться невинным, потому что ты трус и вообразишь, что, заговорив, спасешь свою драгоценную шкуру.
Де Греф повернулся к сотоварищу с неописуемой улыбкой на губах.
— Наверное, ты заговоришь уже завтра, когда очутишься в настоящем полицейском участке и несколько молодцов станут допрашивать тебя, пуская в ход кулаки. Ты не любишь, когда тебя бьют, Филипп.
— Бить меня не имеют права.
— А ты не имеешь права обирать бедную женщину, которая не понимает, что делает.
— Она прекрасно все понимает. Вы защищаете ее, потому что у нее есть деньги.
Мегрэ даже не подошел к Морикуру, а тот все-таки поднял руки, защищая лицо.
— И уж, конечно, ты заговоришь, когда узнаешь, что у де Грефа больше, чем у тебя, шансов выпутаться.
— Он все-таки был на острове.
— У него тоже есть алиби. Ты был со старухой, он — с Анной.
— Анна скажет…
— Что?
— Ничего.
В «Ковчеге» начался завтрак. Проговорилась Жожо, или люди сами что-то почуяли, но вокруг мэрии уже бродили какие-то фигуры. Сейчас здесь соберется толпа.
— Я не прочь бы оставить вас обоих здесь. Что вы на этот счет думаете, мистер Пайк? Конечно, кто-нибудь должен наблюдать за ними, иначе мы рискуем тем, что их разорвут на мелкие кусочки. Останешься, Леша?
Леша уселся за стол, облокотившись на него.
Мегрэ и его британский собрат вышли на площадь, залитую солнцем,
Они заговорили не сразу.
— Вы разочарованы, мистер Пайк? — спросил наконец комиссар, уголком глаза посмотрев на англичанина.
— Почему?
— Не знаю. Вы приехали во Францию, чтобы изучать наши методы, а их, оказывается, не существует. Морикур заговорит. Я мог бы заставить его заговорить сейчас же.
— Применяя тот метод, о котором вы упоминали?
— Тот или другой. Впрочем, заговорит он или нет — не имеет значения. Он отопрется от своих слов. Снова признается и снова отопрется. Вы увидите, что в присяжных будут нарочно поддерживать сомнение. Оба адвоката будут грызться, как кошка с собакой, каждый из них будет стараться обелить своего клиента и переложить всю ответственность на клиента коллеги.
Даже не вставая на цыпочки, они могли видеть в окно мэрии обоих молодых людей, сидящих на своих стульях. На террасе «Ковчега» завтракал Шарло, справа от него сидела его подруга, а слева Жинетта, которая издали словно старалась объяснить комиссару, что никак не могла отказаться от этого приглашения.
— Приятнее иметь дело с профессионалами. — Может быть, при этих словах Мегрэ подумал о Шарло. — Но они как раз редко убивают. Настоящие преступления часто возникают словно случайно. Эти мальчишки начали игру, не зная, к чему она их приведет. Это казалось им почти шуткой. Выудить деньги у полоумной старухи миллионерши при помощи картин, подписанных прославленными именами! И вдруг однажды утром какой-то субъект, какой-то Марселей, в неподходящий момент поднимается на палубу лодки…
— Вы их жалеете?
Мегрэ только пожал плечами.
— Вот увидите, психиатры заспорят, в какой степени оба вменяемы.
М-р Пайк, который щурил глаза от солнца, долго смотрел на коллегу, словно стараясь проникнуть в глубь его мыслей, потом протянул:
— А-а!
Комиссар не спросил, что должно означать это заключение. Заговорив о другом, он полюбопытствовал:
— Вам нравится Средиземное море, мистер Пайк?
И так как англичанин в нерешительности медлил с ответом, Мегрэ продолжал:
— Я думаю, не слишком ли здесь для меня плотный воздух. Наверное, мы сможем выехать уже сегодня вечером.
Белая колокольня была словно встроена в небо, а оно, казалось, состояло из некоего твердого и вместе с тем прозрачного материала. Мэр с любопытством заглядывал в мэрию снаружи через окно. Что делал Шарло? Мегрэ увидел, как он встал из-за стола и быстро пошел по направлению к гавани.
Комиссар посмотрел на него, нахмурив брови, и уронил:
— Только бы…
Он устремился в том же направлении, а м-р Пайк, ничего не понимая, пошел за ним.
Когда они подошли к молу, Шарло был уже на палубе маленькой лодки с забавным названием «Цветок любви».