Мой дядюшка Освальд
Шрифт:
… На следующее утро мы отправились в Эссуа с рабочей лабораторией, размещенной на заднем сиденье "ситроена". Мы отыскали дом Ренуара без особых хлопот. Белое деревянное строение средних размеров стояло посередине очень приятного сада. Я знал, что главная резиденция великого художника находилась южнее, в Кань-сюр-Мер, но, очевидно, он считал, что в жаркие летние месяцы здесь прохладнее.
– Удачи, – сказал я Ясмин. – Я буду ждать тебя метрах в ста отсюда на дороге.
Она вышла из машины и направилась к калитке сада. На ней были туфли без каблуков и кремовое льняное платье. Она больше походила на
– Что случилось? – спросил я. – Ты его видела? В одной руке у нее был сверток в оберточной бумаге, а в другой – сумочка. Она открыла сумочку, вынула подписанную бумагу и бесценную резиновую вещь и передала мне, не говоря ни слова. У нее было странное выражение лица, смесь экстаза и испуга. Казалось, что она не слышит моих слов, да и вообще находится за много-много миль отсюда.
– В чем дело? – спросил я.
– Поезжай, – попросила она, – и оставь меня в покое. Мы вернулись в отель, не разговаривая, и разошлись по своим номерам. Я произвел немедленное микроскопическое исследование. Сперматозоиды были живыми, но их количество в поле зрения было низким, очень низким. Я с трудом сделал десять соломинок, однако, это был десяток нормальных соломинок, примерно на двадцать миллионов сперматозоидов каждая. Бог мой, подумал я, какую же уйму денег это будет стоить в будущем. Они станут такими же редкими, как первое издание Шекспира.
Через полчаса появилась Ясмин, неся с собой маленький сверток в оберточной бумаге. Я налил ей бокал шампанского и положил перед ней ломтик гусиного паштета на тостике. Она взяла только шампанское и продолжала молчать.
– Господи, Ясмин, – сказал я, – что с тобой происходит? Она осушила бокал одним глотком и протянула мне, чтобы я снова налил.
– Я в нокауте. Это первый мужчина, который полностью меня покорил.
– Ах, вот как! Кажется, я начинаю понимать, что ты имеешь в виду.
– Это чудо! Этот человек – он гений!
– Конечно, гений, поэтому мы его и выбрали.
– Да, но он волшебный гений, он так прекрасен, Освальд! И такой милый, такой любезный, такой ласковый. Я никогда не встречала никого подобного.
– Похоже, что он тебя действительно покорил.
– Ренуар, – продолжала она. – Он гигант. Его творения останутся в веках.
– Как и его сперма.
– Помолчи и послушай меня, – сказала она. – Вот что я пытаюсь тебе сказать. В этой игре одни люди – фигляры, а другие – нет. Они – настоящие. Альфонс – фигляр и короли – фигляры, есть несколько других фигляров в нашем списке.
– Кто?
– Ну, Генри Форд, например. Я думаю, что этот, как зовут этого венского мужика, Фрейд – фигляр. И этот, который беспроволочный, Маркони – он тоже фигляр.
– И что же?
– Я нисколько не возражаю, – сказала Ясмин, – против булавочных шуточек с фиглярами. Я не имею ничего против того, чтобы иногда обойтись с ними грубовато, если вынуждают обстоятельства, но будь я проклята, если начну вкалывать булавки в таких людей, как Ренуар или Конрад, или Стравинский.
– Но позволь спросить, он-то с тобой хорошо провел время?
– Изумительно, – сказала она, – он изумительно провел со мной время.
– Тогда расскажи мне, что случилось.
– Нет, – ответила Ясмин. – Я ничего не имею против того, чтобы рассказывать тебе про фигляров, но настоящие – это не для разглашения.
– И он дал тебе картину? – спросил я, показывая на загадочный пакет.
На маленьком холсте без рамки была изображена юная розовощекая девушка с длинными золотыми волосами и голубыми глазами. Чудная маленькая картина, волшебная вещь, от которой нельзя было оторваться. Теплое сияние исходило он нее и наполняло всю комнату.
– Я у него не просила, – сказала Ясмин. – Он заставил меня взять. Правда, она прекрасна?
… Если у вас сложилось впечатление, что мы с Ясмин делали визиты почти ежедневно, то вы ошибаетесь. Мы действовали медленно и продуманно. Я заранее узнавал все о привычках нужного лица, его рабочих часах, семье, прислуге, если она есть, и тщательно и рассчитано выбирали время. Несмотря на это, Ясмин иногда приходилось ждать в машине, пока жена или служанка не отправятся за покупками.
Следующим номером мы выбрали Марселя Пруста. Ему было сорок восемь лет. Недавно изданная книга "Под сенью девушек в цвету", встреченная публикой с восторженным энтузиазмом, принесла ему Гонкуровскую премию.
Однако я был слегка неспокоен относительно мсье Пруста. Мое расследование показало, что он был весьма странным индивидуумом. Он был богат и независим, он был снобом и антисемитом, он был тщеславен, он был ипохондриком и страдал от астмы. Он спал до четырех часов дня и бодрствовал всю ночь. С верной служанкой по имени Селеста, его верной цепной собакой, он жил теперь в доме 8-бис по улице Лоран Пише.
Я узнал, что мсье Пруст, лишенный каких бы то ни было этических принципов, был способен использовать уговоры и деньги, добиваясь хвалебных отзывов в прессе о своих книгах. И в довершение всего – он был полностью гомосексуален. Ни одна женщина, за исключением преданной Селесты, не допускалась в его спальню.
– Стоп, – сказала мне Ясмин, когда я ей все это рассказал, – будь я проклята, если отправлюсь к педерасту.
– Он называет это "инвертированный". Это очень прустианское слово. Посмотри в словаре «инвертировать» и ты найдешь определение: "переворачивать вверх ногами".
– Не будет он меня переворачивать, благодарю покорно, – сказала Ясмин. – Что ты от меня хочешь? Чтобы я оделась мальчиком из хора?
– Мы дадим ему двойную дозу жука, – объяснил я. – И это очень важно, Ясмин. Наша коллекция будет неполной без пятидесяти соломинок от Пруста.
– Ну, если так, то остается только один способ, – сказала она.
– Какой?
– Ты сам это сделаешь.
Я был так ошарашен, что даже подпрыгнул.
– Полегче, знаешь ли, – попросил я.
– Он хочет мужчину, – объяснила она.
– Ну что ж, ты – мужчина, ты идеально подходишь: молод, красив, похотлив.
– Будь я проклят, – воскликнул я, – если позволю этому маленькому педику близко ко мне подойти! Должен тебе сообщить, что даже после клизмы меня трясет целую неделю.