Мой конь розовый
Шрифт:
Ведь что такое поэт? Разве это не человек, которому дано произносить слова, равные поступкам? Что такое поэт, как не дар правды? Иначе – чего оно стоит, все словесное искусство его? Тогда он из другого профсоюза, тогда он артист на окладе?.. Да, серьезное, трудное, страдательное дело поэта!..
«Я не люблю иронии твоей…» А ведь лекции по эстетике – потом, в каком-то театральном училище, не из одной иронии выросли? Мой друг их читал с блеском, молоденькие актрисы ему цветы дарили! И неужели «товарищи профессоры» и сам «товарищ Литинститут» так уж совсем здесь не причастны были? То ли затаив обиду на свою судьбу весельчака, то ли всерьез увлеченный этим, мой друг мне толковал о том, что образы понятий так же прекрасны как образы поэзии… Не знаю, не знаю – он был
Но что это – похоже, что я сужу друга? Знать, все мы невольные судьи друг другу. Это помогает нам понять самих себя. И стало быть, не в самом по себе суде дело – а в том, чтоб не было «судебной ошибки». Особенно важно это, когда сама судьба тут допустила ошибку!..
Представшая даль
Это был обычный «полуторный» матрац, ободранный по углам, обнаживший свою палевую мешковину, выставивший нехитрую механику из витых пружин, обуженных в середине и поэтому напоминающих большие песочные часы, и обдумчивое переплетение расчаливших их веревок.
Высокий, огрузневший, но все еще сохранивший военную стать мужчина в спортивном шерстяном костюме, брюки, точно лосины когда-то, в обтяжку, с белыми лампасами, рубашка с такими же, как белые лампасы, разводами на запястьях и на воротнике, стоял над матрацем и внимательно его озирал, свесив крупную, аккуратно стриженную, седую голову на грудь…
Наконец он поднял голову и посмотрел на меня. Какие-то мысли одолевали его и, видимо, ему хотелось с ними поделиться. Благо я ему незнаком – с соседями по площадке, или сослуживцами, он вряд ли станет делиться подобными мыслями! Там надо что-то «публичное», «общее», «нейтральное», как некогда это было – о погоде: «Ну и погодка, не правда ли?» С соседями или сослуживцами вместо этой – «ну, и погодка, не правда ли?» – ныне говорят, когда уж не избежать разговора, столкнувшись у лифта, или в магазине – о футболе, о вчерашнем фильме по телеку, о чем-то бесспорном, которое вообще-то, кроме слов, никаких мыслей не требует, но зато несомненно подчеркивает, что вот и я такой, капелька в капельку, как ты, как он, как все! А вот из души, или вообще что-то «не футбольное», «не общее» можно услышать именно от незнакомого.
– Вот смотрю на матрац – и удивляюсь… Ведь его перетянуть, перекрыть – пара пустяков… Нет, выбрасывают!.. Я по такому всякому, знаете, узнаю много интересного о людях! Такого и в газетах не вычитаешь… Да и в книгах! Боль-ша-я тут вилка!..
Хотел спросить, что же именно открылось моему собеседнику по поводу этого выброшенного к мусорным канистрам матраца? Но я лишь кивнул в знак согласия и сделал вид, что тоже осматриваю матрац, пытаясь из него извлечь это «интересное» и «негазетное». Я чувствовал, что человеку хочется высказаться. Мысль, если она стоящая, хоть сколь-нибудь общечеловеческая, требует, чтоб ее высказали… Он, конечно, же продолжит.
– Почему люди стали выбрасывать вещи? Любой газетчик или кандидат-социолог тут имеет готовый ответ: рост благосостояния – раз, немодно – два… Кажется, все? А все ли? Не-ет, далеко не все! Одно дело – «рост благосостояния» – другое – небережливость, шалопайство, непутевость… Ну, почему не отдать десятку за ремонт этого матраца и продать его по цене, которую он будет стоить? Рублей за сорок? Ведь в мебельном он новый – я интересовался как-то – стоит полста! Не жадность к деньгам, а уважение к вещи, к труду человеческому, понимаете? Ведь такими были наши отцы и деды! А ныне – все-все выбрасывают… Только потому, что в состоянии купить новое. Не знаю, не знаю – не по душе мне это… То есть, такой уклад, такой дух, наконец, такая психология… Какая-то отпетость!
Возьмите меня. Я полковник в отставке. Обеспечен! Я и жена. Дети выросли. Сами обеспечены. Жена тоже на пенсии. Моих двести пятьдесят да ее сто двадцать. За глаза нам хватает. А чего я скорблю над покойником – который здесь: и покойник, и гроб его? Да потому, что я, да и наверно вы, «из своего детства». Из какого детства? Да из деревенского!.. Был дом! Дом деда, дом отца!
Какой-то агрессивный, истребительный дух к вещам! Особенно, к выброшенным. Лежит, смотрю, на этом вот месте, швейная машина «Зингер». Мальчишки ее поднимают по очереди над головой и – бух об асфальт. Кому первому удается разбить вдребезги… «Ребята! Лучше бы ее разобрали бы… Потом опять собрали… Ведь интересно – как она устроена! Остроумие изобретателя, техники!.. Вот, скажем, эта бомбешка, пружинка, вот видите, дрыгает: зачем? Это регулятор натяжения нити!.. В старину целое богатство было! На селе, помню, только у попа в доме была… Бабы мечтали, хоть бы глазком зыркнуть. Как это – «шьет сама»?
Послушали, ухмыльнулись, стали оттягаться. Скучно им стало… Если б не покалечили б головку – честное слово, подобрал бы, до ума довел бы. Может, кому-то подарил бы. Вот вы мне и скажите. Что это во мне – «жадность деревенская»? Барахольщик я? Ведь, нет-нет, и жена меня так называет. А она – учительница! Смеясь, вроде бы шутя. Стало быть, называет – а сама и сомневается… Что-то другое или еще что-то другое… Мало что – могу купить! Как эти ребятишки. Наверно, потому так жестоки ко всему – к газовым плитам, к холодильникам. Все камнями побивают! Хотел на садовый участок увезти – всюду опережают меня. И газовые плиты, и холодильники – все-все камнями успевают побить! Что же это с нами творится? Что же с нашими детьми творится?
Как-то гуляю по парку. Гляжу на поляне ребятишки. Выстроили батареи бутылок рядком… Ну, думаю, молодцы. И что подобрали в парке – хорошо, и что отнесут и сдадут – хорошо… Ну, там на билет в кино, на мороженное… Не в этом дело… Выдуть 1 бутылку – труд ведь!.. Значит, почувствовали, сорванцы!..
Зря умилялся… Вечно желаемое за действительное… Смотрю, отошли – теми же камнями по бутылкам! Только «дзынь!» слышу… Кинулся к ним. Что же вы, черти, делаете? «А что? Играть нельзя?..» Разве так играют? Мало что одни, пьянчуги и хулиганы, засеяли парк бутылками – вы их еще разбиваете!.. Чтоб люди покалечились!..» «А никто теперь босиком не ходит». Ходят – не ходят!.. И не в этом одном дело! Ведь играть надо по-умному, делать надо что-то красивое, или что-то полезное! Попробовал кто из вас выдуть бутылку? Труд ведь! Не в гривеннике дело – труд, человека, понимаете?
1
Имеется в виду мастерство стеклодува. (Прим. ред.)
Стало им скучно меня слушать. Усмехаются, переглянулись, разбрелись скучные. Расстроил, видите ли, игру…
Да, квартира – не дом! Нет, видать, здесь простора для души. Особенно ребячьей. Хорошо делают, что всем, кто только хочет, дают участки за городом. Сады не сады, не знаю, что здесь «продовольственной программе» перепадает. Социологи – у тех и на это готовый ответ: «продукты», «оздоровительный фактор». Меньше профсоюзных путевок, или путевок в лагеря потребуется… Кажется все, что они знают. Может, и больше знают – да не принято больше говорить? Вот и мусолят одно и то же… Главный страх, – как бы не принято было за «единоличность», «за отрыв от общественных интересов»!.. А про то, что не бывает, видать, – не герои ведь люди в массе своей, обычные они люди! – «общественного интереса» без «личного интереса», о том, что из чего складывается, об этом от социолога и газетчика не жди словечка! Сразу на общие места разговор переводят… Вместо своей мысли – давай ветхозаветные цитаты толкать!