Мой кумир – хоккей
Шрифт:
– Буду ждать, когда ты в первый раз стукнешь меня, – лежа на постели, произнес Мур.
Спунский был на два года моложе Мура. Слышал Билл и о биографии Мура, которая в какой-то мере могла объяснить черты его характера. Сирота, он жил у деда с бабкой, несколько лет провел в детдомах. По-видимому, Мур считал обязательным поддерживать свою репутацию забияки. Но Билл слишком был утомлен, чтобы играть в его игры. Прошлой ночью он работал далеко заполночь после матча борцов и к тому же плохо спал, возбужденный предстоящей поездкой на сборы.
– Пора бы тебе повзрослеть, Мур, – сказал он резко.
Он
– Эй, ребята! Знаете, что новенький заявил Бенни Муру? «Пора бы тебе повзрослеть, Мур!»
Послышался чей-то ленивый голос:
– Сообщите мне день его похорон.
Глава 2
Билла разбудил телефонный звонок. Вскочив, он не сразу сообразил, где находится, но, увидев вторую кровать и непривычную обстановку комнаты, вспомнил, и сердце у него ёкнуло. Первый день в лагере «Кленовых листьев»!…
– Я разбудил тебя? – послышался голос в трубке. – Это Джексон.
– Здравствуйте, мистер Джексон! – радостно отозвался Билл, мысленно представив доброе усатое лицо главного селекционера «Кленовых листьев».
Часов у Билла не было, но в объявлении у лифта говорилось, что завтрак в половине восьмого. Значит, сейчас семь. Телефоны в соседних номерах трезвонили вовсю. По-видимому, дежурный администратор обзванивал всех подряд.
– Не хочешь ли позавтракать вместе с моими друзьями? Я тебя познакомлю.
– С удовольствием, – не раздумывая, согласился Билл.
– Жду тебя внизу.
Билл посмотрел в окно. Вечером, ложась спать, он был таким усталым, что даже не зашторил окна – мгновенно заснул, едва опустив голову на подушку. На улице уже началась жизнь – открывались магазины, лавки, люди спешили на работу, сигналили автомобили.
Билл встал под горячий душ. Дома у Спунских была ванна с газовой колонкой. Приходилось ждать, пока нагреется вода. В раздевалке на стадионе и в школе душевые были общие. Веселя суматоха, шум, гам, смех. Только и знай, что увертывайся от мыльной пены, которой норовили залепить тебе глаза, и не зевай, а то кто-нибудь перекроет горячую воду и тебя обдаст ледяная струя… Билл вспоминал все это с улыбкой, стоя под горячим душем в номере отеля «Императрица». Начинался его первый день на сборах. Выйдет ли он сегодня на лед?…
И вдруг он вздрогнул от одной только мысли, что он, Билл Спунский, восемнадцати лет от роду, выйдет на лед вместе с такими хоккеистами, как Тим Мерилл, Руп Мак-Мастерс, Отто Тихэйн, Ансон Оукли, имена которых он слышал по радио, читал в газетах, а некоторых видел по телевизору в доме у Гордонов. Он вспомнил Пита, Сару, которая все лето работала официанткой далеко от дома в Национальном парке Банффа, чтобы накопить денег для поступления в университет. Ему так не хватало старых друзей этим летом. Он вспомнил, как в июне пришел к Гордонам попрощаться перед отъездом… Сара обняла его, не смущаясь родителей, и это вызвало ироническое замечание Пита…
Билл вышел из-под душа, вытерся махровой простыней и начал было одеваться. Но тут же вернулся, ополоснул ванну, вытер пол, как всегда делал это дома. Может быть, это обязанность горничной? Но все
Рассматривая себя в зеркале, он не удержался и вслух сказал: «Ты самый счастливый парень на свете!»
Проведя рукой по щеке, Билл решил было не бриться – он брился только вчера, – но тут же передумал, достал бритвенный прибор.
Надев мягкие черные ботинки, серые брюки и белую рубашку, он повязал галстук, надел синий блейзер и снова оглядел себя в зеркале. Все в порядке.
Перед приездом сюда он жадно прислушивался ко всем рассказам об игроках Национальной Хоккейной Лиги и твердо уяснил одно: если уж ты профессионал, то должен одеваться и вести себя как профессионал.
Первый, кого он встретил в коридоре, был Myр.
– Вижу одного из лучше всех одетых школьников Виннипега, Билла Спукски, – громко сказал тот, вынимая из кармана сигару и срывая с нее целлофановую обертку.
– Спунский, – поправил Билл.
– Спукски, – упрямо повторил Мур.
Высокий молодой человек в очках, с веснушчатым лицом, услышав громкие голоса, высунулся из соседнего номера. Билл его узнал – Мори Мэнсфилд, левый нападающий, начавший играть в НХЛ два года назад. Он посмотрел на Мура, перевел взгляд на Билла, снова посмотрел на Мура и захлопнул дверь, не проронив ни слова. Умолк и Мур, раскуривая сигару, а Билл тем временем направился к лифту.
Внизу он обрадовался, увидев Джексона. Первый знакомый человек! Остряк кивнул на юношу рядом с собой.
– Джиггс Манискола, – представил он. – Билл Спунский… Не будем ждать Мак-Гарри, – сказал он, взглянув на часы. – Пошли завтракать.
Он обратился к человеку, сидевшему в большом кожаном кресле:
– Послушай, Пат! Если увидишь этого олуха Мерва Мак-Гарри, скажи, что мы завтракаем.
Мужчина, которого Джексон назвал Патом, только кивнул в ответ.
Джексон провел обоих юношей в большую комнату со столами, накрытыми белыми скатертями. На задней стенке красовался огромный синий кленовый лист, подпись под которым гласила: «Победители Кубка Стэнли». Там, за длинной стойкой, уставленной кувшинами с соками и большими, покрытыми крышками мисками, стояли две буфетчицы в белых передниках. Джексон шел впереди, чтобы помочь новичкам освоиться в непривычной обстановке. Следуя его примеру, Билл и Манискола обзавелись тарелками, налили себе по стакану апельсинового сока. Джексон уже занял им места за одним из столов. Билл и Манискола с полными тарелками в руках, на которых по мере их продвижения оказались ветчина, сосиски, яичница с беконом, уселись рядом с Джексоном. На столе перед ними стояли банки с джемом и медом, кувшины с молоком, вазы с корнфлексом, хлебцы. Никогда еще Биллу не приходилось завтракать так обильно.
– В прежние годы, – заговорил Джексон, когда они уселись, – я имею в виду лет двадцать назад, все было иначе. Тогда в лучшем случае мы собирали в тренировочный лагерь трех-четырех новичков, селили их вместе в один номер, не то, что теперь. С кем тебя поселили, Билл?
– С мистером Мериллом, – прожевав, ответил Билл. Джексон посмотрел на него с любопытством:
– С кем? С каким мистером? А, с Тимом Мериллом! – посмеиваясь, произнес он.
– А меня с Роном Стефенсом, – сказал Манискола.