Мой личный доктор
Шрифт:
Ткаченко не обращает внимания. Он просто делает дело. И сегодня он должен узнать, его ли сына растит Майка. Если да, он поможет, а если нет — ну что же… Это не наше дело.
— Гадина! Ненавижу! Чтоб ты сдохла!
— Прекрати! — одёргивает её отец. — Веди себя нормально!
— Ты думаешь, тебе сойдёт с рук?! Там наверху всё видят! Не будет у тебя ничего хорошего с ним! Помнишь, ты клялась? Так вот! Думаешь, это всё просто так? Всё вернется! Всё сбудется!
— Дочь! Замолчи! Хватит позориться! — Поворачивает её к себе отец и, хорошенько встряхнув за плечи, пытается успокоить.
Яд
Мы поднимаемся по ступеням. Ткаченко, несмотря ни на что, протягивает коллеге руку. Он молодец. А я бы и папашу послала по известному адресу. Но Костя спокоен как удав и пожимает пожилому доктору руку.
Я в это не лезу. Я просто рядом.
— Если не успокоишься, останешься на улице!
Это я слышу уже за спиной, потому что мы заходим внутрь. Костя ведёт меня к регистратуре и подаёт паспорт. Медсестра на него смотрит, улыбается. Он — нет. Он прижимает меня к себе и всё время гладит по спине. Знаю, что он тоже нервничает.
— Прости, что из-за меня тебе приходится переживать всё это, — шепчет он на ухо.
— Всё нормально.
Медсестра подходит к металлическому ящику за своей спиной и, выдвинув его, перебирает документы среди алфавитных указателей, просит Костю расписаться и подаёт ему запечатанный конверт. Он, всё ещё обнимая меня одной рукой, забирает. Чуточку медлит. И, прежде чем распечатать, снова смотрит мне в глаза. Я тоже смотрю на него.
Где-то рядом подвывает Майка.
Затаив дыхание, он высвобождает руку и разрывает конверт. Вытягивает оттуда лист, разворачивает. Я слежу за его реакцией. И просто перестаю дышать.
А он на мгновение закрывает глаза и как будто хрипит, ему приходится даже откашляться, чтобы произнести результат анализа вслух:
— Ребенок — Константин... Пол мужской. Предполагаемый отец — Константин... В препаратах, выделенных из образцов, установлены следующие аллельные... Вероятность биологического отцовства исключена, — выуживает он самое важное из написанного.
И снова мы смотрим друг на друга. Улыбнувшись, Ткаченко тянет меня к себе. Крепко-крепко обнимает, прижимая. Это, наверное, ужасно плохо, потому что Костику мог достаться нормальный отец, но прямо сейчас я, как любой человек, — существо эгоистичное. И просто хочу счастья, и чтобы Константин Леонидович Ткаченко принадлежал мне одной. И, надеюсь, в дальнейшем нашим детям. Потому что я так сильно его люблю, что не могу сдержать тихих слёз.
За моей спиной звучит рёв отчаяния. Такой силы, что вокруг оборачиваются люди. Стыдно.
Бумага была у Кости, когда он обнял меня, сейчас же отец Майки вырвал результат экспертизы из его рук и перечитывает по новой.
— Ты же говорила, что трахалась только с ним! Это что, непорочное зачатие? Аист моего внука принес, или ты его, блдь, в капусте нашла?! Ты понимаешь, какому позору ты меня подвергаешь?
Дальше я слышу грохот. Мы с Костей перестаём обниматься и резко оборачиваемся. Майка падает на пол и начинает реветь. Скрутившись в позу эмбриона на чёрно-белой блестящей половой плитке. Это ужасно. К ней спешат медсестры. Начинается какой-то хаос.
— Встань сейчас
— Я вызываю скорую. Пусть отвезут её в первую больницу! — Достаёт из кармана телефон Ткаченко.
Они с отцом Майки смотрят друга на друга и оба понимают, какое именно заведение Костя имеет в виду.
— В Кащенко, что ли? Сдурел, доктор? Я не дам везти мою дочку в Кащенко! — Толкает Костину руку отец Майки.
Мне её жаль. Видимо, Ткаченко — это её личный триггер, который не даёт ей покоя. Ей нельзя было смотреть на его фото, нельзя было с ним встречаться. Бывает такая сумасшедшая любовь, от которой страшно. Мне кажется, сама Майка до конца верила, что Костя — сын Ткаченко, а сам Ткаченко — её судьба.
— Кто отец моего внука? — Тянет дочку за руку с пола и дёргает, отталкивает помогающих, старается поднять сам, но ничего не получается. — Ты слышишь меня? Говори!
Теперь и у её отца истерика.
— Мой одногруппник, — хрипит она умирающим голосом, — я после него, — машет рукой на Костю, — попросила, чтобы наверняка. Думала, что Ткаченко благородный и так согласится принять сына. Надеялась, раз он был первым, то…
— Ты что, дура?! — орёт на неё отец. — Больная совсем?! Придурочная! Говорила мне, что только он! Как же я был против того, чтобы ты связывалась с этим драным кобелём, потаскуном, бабником, пронырой!
Костя помогает усадить Майку на лавочку и, несмотря на требования её отца, всё равно звонит по номеру сто три. Представляется, объясняет, что тоже врач. Сообщает о том, что женщину необходимо отвезти в больницу, сделать ей укол успокоительного и отправить на осмотр к соответствующим специалистам. Возможно, теперь, когда ей не на что больше надеяться, ей помогут капельницы и пара недель в отделении неврологии.
Не хочется, чтобы её запихнули в психушку, и Костик-младший остался без отца и матери. Я очень надеюсь, что, несмотря на все гадости, которые она мне сделала, ей удастся справиться и пережить этот момент.
Взявшись за руки, мы наблюдаем за тем, как уезжает карета скорой помощи.
— Между прочим, если бы не она, мы бы с тобой никогда не встретились. — Высвободив руки, окутывает своим теплом, обнимает ещё сильнее и крепче, и я ощущаю себя защищённой, желанной и любимой. — Как бы там ни было, Ульяш, мы должны быть ей благодарны, — целует в макушку, — за то, что мы есть друг у друга.
Эпилог
— Наталья Викторовна, мы руки мыть. — Поднимает меня с дивана доктор и, приобняв, тащит в ванную комнату.
— Мы же уже мыли, Костя, — возмущаюсь, но, хихикнув, иду вслед за своим мужчиной.
Как только в узкой ванной старой хрущевки закрывается дверь, доктор тут же, чтобы создать сопутствующий шум, включает воду.
— Я так соскучился. Целую смену тебя не видел! — Не даёт ответить и мало того, что обхватывает двумя руками — аж дыхание спирает, так ещё и рот затыкает навязчивым глубоким поцелуем.
Делает перерыв на вдох.
— Ты знаешь, как тяжело лечить людей, когда всё время думаешь об одном горячем завуче? — Новый страстный порыв, и, чтобы не упасть, мне приходится схватиться одной рукой за край маленькой раковины.