Мой лорд
Шрифт:
Сьюзен молчала.
— Слушай, — наконец сказала она, — по-моему, он тоже не совсем прав. Какое ему дело до того, какая у тебя специальность? Если бы все парни, с которыми я спала, спрашивали у меня, кто я по профессии, я бы ушла в монашки от тоски.
— Дело не в профессии, — мягко вмешалась Полли. — А в том, что так получилось, как будто Николь ему все время врала. Я правильно понимаю, Ника?
Николь закрыла глаза, как от сильной боли.
— И про отца… — продолжила Полли, почувствовав, что нащупала дорожку в зыбучих песках бесконечных девичьих слез. — Да, Ника? — Она немного помолчала. А
— Ну да, — поддержала подругу Сьюзен. — Про моих ты все знаешь, а к предкам Полли мы даже, помнится, ездили на Рождество. На третьем курсе, да, Полли?
— Это сейчас неважно, Сьюзи, — мягко проговорила Полли и внимательно посмотрела на Николь. — Ты поссорилась с ними, да?
Николь некоторое время молчала, кусая губы. Когда она заговорила, ее голос казался глухим, словно после болезни.
— Я ушла из дому. Точнее, отец меня выгнал. Еще точнее: я его спровоцировала и он меня выгнал.
— Хорошо, — попыталась ободрить ее Полли. — Только ничего не понятно.
— Ты что, загуляла с кем-то не тем? — заинтересованно осведомилась Сьюзен.
— Хуже, — через силу улыбнулась Николь. — Я поступила на отделение журналистики.
— Оп-па. — В голосе Сьюзен слышалось явное разочарование. — И снова о главном. По-моему, тебе эта журналистика несет одни неприятности.
— Вряд ли, — покачала головой Николь. — Знаете, у отца уже была договоренность с ректором одного из лондонских вузов, готовящих специалистов по международным отношениям. Представляете меня с моим характером в роли дипломата! — Николь презрительно хмыкнула. — А еще отец проговорился, что у него в этом вузе уже и жених для меня припасен. Вот я и взбесилась. — Николь немного помолчала. Перед ней всплывало потрясенное лицо отца и отчаянные глаза матери, полные слез. — Нет, неприятности мне несет моя глупость, — наконец холодно проговорила она. — Если бы я в то время смогла объяснить родителям — понимаете, спокойно, по-человечески объяснить, — почему я выбрала эту профессию… Не назло им. А потому, что я счастлива, когда пишу про жизнь, когда в моих статьях люди могут по-другому увидеть мир, к которому они привыкли…
— А почему ты сейчас им этого не скажешь? — чуть помолчав, спросила Полли. — По-моему, у тебя получается вполне убедительно.
— Я с тех пор ни разу не была дома, — сухо сказала Николь. — Даже не звонила им. Я хотела добиться каких-нибудь ошеломляющих успехов, чтобы они поняли, что были не правы, чтобы они гордились мною… И рада бы поговорить с ними сейчас, но вряд ли они меня простят после стольких лет…
— Не простят папа и мама? — недоверчиво распахнула глаза Полли.
Николь опустила голову.
— Да. Знаешь, какой у моего отца характер! Я ему своей выходкой и так испортила карьеру. Если бы не мой уход из дому — хотя я постаралась обставить все так, чтобы пресса ничего не пронюхала, — он бы достиг гораздо большего.
— Но все-таки какие-то сведения о вашей размолвке с отцом просочились в печать, да? — Сьюзен цепко смотрела на Николь, как будто ее ответ был сейчас очень важен.
— Да, — нехотя подтвердила Николь. — Что-то мелькало в светской хронике. Потом дело замяли.
— И было это пять лет назад, верно? Еженедельник «The Greater London».
— Верно. А какое это имеет значение?
— Да так. Есть одна идейка. — Сьюзен загадочно улыбнулась, показывая, что так просто она свои секреты раскрывать не собирается.
А Николь, слишком уставшая, чтобы продолжать расспросы, только пожала плечами. Мол, делай как знаешь, мне все равно.
И Сьюзен, пользуясь молчаливым позволением Николь, действительно приступила к осуществлению своего нехитрого замысла. В ближайшем круглосуточном интернет-кафе, запасшись несколькими стаканами крепкого кофе глясе, она углубилась в изучение газетных архивов пятилетней давности. Искомое, к счастью, обнаружилось достаточно быстро. Это была небольшая статья, в которой описывался уход строптивой дочери из семьи политика Максимилиана Конноли.
Конечно, не густо. Ведь с тех пор прошло столько времени и дочь вполне могла примириться с отцом. Но Сьюзен надеялась, что эта статейка послужит первым толчком к тому, чтобы Людвиг захотел по-другому взглянуть на тот путь, который привел Николь в редакцию «The Daily Mail».
Сьюзен скопировала нужный выпуск «The Greater London» и отправила его на имейл, указанный на официальном сайте компании «Ashby Collins», которой руководил Людвиг.
Если суждено, дальше они во всем разберутся сами.
Система обработки информации в «Ashby Collins» была отлажена великолепно. Поэтому уже к девяти часам утра письмо Сьюзен пополнило собой список входящей корреспонденции в личном электронном ящике Людвига.
Первым его побуждением было немедленно избавиться от нежданного послания, многообещающе озаглавленного «Кое-что о Максимилиане Конноли». Поскорее удалить его, пометив как спам, чтобы впредь ни один документ с того адреса не сумел к нему проникнуть. Потому что Людвиг не заказывал никакой информации ни о Максимилиане Конноли, ни о его двуличной дочери.
Но потом он все же решил просмотреть файл. Внутреннее чутье, которое не раз выручало Эшби-младшего в рискованных контрактах, теперь подсказывало ему, что это письмо может оказаться гораздо важнее, чем все остальные документы, когда-либо приходившие на его ящик.
И еще сердце. Так щемило сердце.
Два коротких щелчка мыши. Людвиг сжал губы и напрягся, как перед прыжком. Если хоть одно слово вызовет подозрение, покажется лживым, он удалит это письмо немедленно, даже не дочитав его до конца.
Но письмо оказалось на удивление коротким. Всего пара фраз: приветствие от какой-то Сьюзен и просьба прочесть статью в нереально давнем номере столичной газеты.
Как будто это может что-нибудь изменить.
Этот день можно было по праву назвать поворотным днем в жизни Людвига Эшби. Да и, пожалуй, не только его одного.
Тем самым, неожиданным для самого Людвига поворотом был выбор пути, который подсказывало… Он не дал себе сказать «сердце». Просто это была совсем не та разумная, на десять шагов вперед просчитанная дорога, которую он выбирал всегда. Про себя Людвиг назвал это — пойти на поводу у собственной глупости.