Мой марафон
Шрифт:
— Что «ничего»? — спросил Гриша.
— Ничего, если другой подскажет?.. Поможет?.. А?
— Ничего,— сказал Гриша и с удивлением поглядел на Витю: что это он, вроде даже заикаться стал?
— Мне в пятницу на разряд стрелять,— сказал Витя.— Придёшь мишени менять?
— Ясно,— сказал Гриша.
И тут Витя сказал быстро, как будто хотел поскорей отделаться от своих слов:
— Ты, когда в блиндаже будешь, возьми мишени две-три с десятками и девятками, а потом сунешь их вместо самых плохих. Я ведь могу хорошо стрелять, только вот разволнуюсь и срываю... Сделаешь?
— Ой, что ты! — сказал Гриша.— Как же?..
—
— Не знаю,— сказал Гриша.
— Чего тут знать? Если хороший товарищ, то сделаешь. А если трус...
— При чём здесь трус? — сказал Гриша.
— При том! Какая разница — в классе или в тире? Скажи? Сказать Гриша не мог.
...В пятницу он сидел в блиндаже, слушал команды по полевому телефону, менял мишени и часто прикладывал руку к животу. Но живот у него совсем не болел. Просто под куртку с «молнией», под ремень брюк, он запихнул картонную папку. А в папке лежало три мишени, и пробиты в них были девятки и десятки. Грише хотелось просидеть здесь всю жизнь, и чтобы наверху никого не было, и не надо было вылезать... Никогда... А сухие щелчки выстрелов — пусть это просто метеориты, которые падают на блиндаж из космоса. И рядом с ним не ребята из разных школ, а юпитерцы или нептуняне, которые не знают нашего языка и ничего не понимают в наших делах — в стрельбе, в мишенях, в очках...
— Последняя серия кончена. Сдать мишени судье подсчёта! — послышалась команда.
Из блиндажа Гриша вышел последним. Под его курткой с «молнией», в картонной папке, лежало по-прежнему три мишени, только пробиты в них не девятки и десятки, а пятёрки да семёрки...
Что было дальше, Гриша не любит вспоминать, но события того дня нет-нет да сами напомнят о себе. То сон приснится: огромная мишень, но, оказывается, это вовсе не мишень, а главный судья подсчёта. Он хватает Гришу за руку, и они проваливаются в блиндаж и летят, летят в темноте... А то, уже наяву, Гриша встретится глазами с Витей, оба отвернутся, как будто каждый из них невидимка для другого, но всё равно Гриша вспоминает...
Вспоминает, как вызвали его вдруг в судейскую коллегию.
— Ты менял мишени Шорина? — спросил главный судья. «Не я!» —хотелось крикнуть Грише на всё поле.
— Я,— ответил он.
— Так вот, три мишени недействительны.
— Почему? — спросил Гриша.
«Зачем я это спрашиваю? — подумал он.— Глупо как».
— Почему? — повторил он.
— Расскажем? — спросил главный судья и посмотрел на остальных судей.
Грише показалось, что он улыбнулся.
— На каждой мишени,— сказал главный судья,— кроме печати, мы ставим свои тайные значки. Какие они — это уж, извини, наш секрет... Так вот, где настоящие мишени?
— Сейчас,— сказал Гриша.
Он сорвался с места и побежал. Куда угодно — за деревья, в блиндаж, на другую сторону земного шара! Только чтоб не видели, как он будет вынимать из-под куртки с «молнией» эту проклятую папку...
А потом главный судья объявил решение судейской коллегии: результаты Виктора Шорина не засчитывать, его самого дисквалифицировать на всё время. До совершеннолетия. Того, кто помогал в обмане, отстранить от всех тренировок и соревнований на один год...
— Здорово,— сказал Гриша Вите.
Больше он ничего в эту минуту сказать не мог.
— Потому
— Да, не умею! — закричал Гриша.— Не умею!.. Ну и что?
...Вот о чём не хотел сейчас думать Гриша, прогуливаясь взад и вперёд невдалеке от стола судейской коллегии.
Осталось два выстрела. Он снова стал тихонько напевать «Я на камушке сижу...» Ведь не будь этой песенки, не держать бы ему, наверно, в руках винтовки, не знать, что такое «мелкая» и «высокая» мушка, не целиться с замиранием сердца в чёрную червоточину на белом круге...
А по тому, как одобрительно перешёптываются судьи, глядя на Гришу, можно почти наверняка предположить, что и без двух последних выстрелов он завоевал уже звание чемпиона города.
ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ
Мите уже сто лет обещают, что он полетит на самолёте. Не на большом самолёте: на нём он уже летал сколько раз, а на маленьком, санитарном, где сидишь рядом с пилотом и всё видишь: все приборы, и рычаги, и поля, и реки. Ведь на ИЛ-18 или на ТУ непонятно даже, летишь ты или на месте стоишь. Только вот во время взлёта или на посадке голова пухнет. А так совсем ничего. Кругом один гул да синий воздух. Хотя однажды, когда летели из Москвы в Омск, Мите прямо страшно стало. Не в тот момент, когда провалились в воздушную яму,—этого он не боится: глотнёшь раза два, и всё пройдёт. А страшно ему стало от красоты, которую он увидел за окном самолёта. Казалось, там было не небо, а ледяное поле — нагромождение белоснежных курчавых пластов. Их словно только что вспахал небесный трактор, и теперь он гудит уже где-то на другом конце поля, а сюда сейчас придут и начнут сеять золотые звёзды.
«Наш самолёт находится на высоте девять тысяч метров,— услышал Митя голос бортпроводницы.—Температура за бортом минус пятьдесят, скорость полёта — восемьсот километров в час...»
Здорово, конечно, летать на такой высоте и с такой скоростью! Но всё же Мите хотелось полетать на санитарном. Тем более, что папа обещал. Наверно, тысячу раз. Вернее, Митя тысячу раз просил.
«А теперь уже скоро уроки начнутся, тогда вообще не очень полетаешь. Значит, надо что-то предпринять!..» Так подумал Митя и решил посоветоваться во дворе со своим другом Васей.
— Я знаю,— сказал ему друг Вася.— Надо, чтобы оттуда тебе написали... Что приглашаем приехать и ждём.
— Откуда? — спросил Митя.— Кто?
— Оттуда,— повторил Вася.— Куда твой отец ездит.
— Он вроде в Русскую Поляну собирался,—сказал Митя.—А кто должен написать?
— «Кто, кто»! — закричал Вася.— Я! Или ты...
— Тебя серьёзно спрашивают,— сказал Митя.— Не хочешь, можешь не говорить.
— Я тебе серьёзно и отвечаю... Не понял?
Но Митя, кажется, уже понял, потому что подпрыгнул, издал боевой клич индейцев племени сиу и вцепился Васе в плечо.
— Постой ты! — сказал Вася.
Он не любил излишнего шума. Но Митя и сам успокоился, отпустил Васину ключицу и спросил:
— А от кого писать? И про что?
— Про что-нибудь,—сказал Вася.—Как письмо в «Пионерскую правду». Только не «дорогая редакция», а...
— Дорогой доктор,— подсказал Митя.
— «Дорогой доктор,— повторил Вася и продолжал таким голосом, словно ему поручили приветствовать делегацию из соседней школы: — Мы, ребята пятого класса, очень просим прислать к нам вашего сына Митю...»