Мой мастер (сборник)
Шрифт:
— «А я все равно рад, что ты живой, потому что мама говорит, что ты хороший, но слабохарактерный».
— Точно! Слабохарактерный… — снова перебил Косой. — Стырил общие деньги и на таксиста свалил.
— Канай отсюда, падла! Рога поотшибаю, — вскочил, не выдержав, самоубийца и вцепился в Косого. — Хунзак паршивый! Вырядился, вылез из толчка: «Битте, дритте, данке шен!»
— Кто хунзак? — Косой побледнел. — Ответь за хунзака!
— Федя! — вмешался Али-Баба. — Отпусти Гарика, Гарик в очень расстроенном
— А ты бы помолчал, поджигатель. Кактус!
— Что ты сказал? Это я кактус, да? А ну повтори…
— Кактус, кактус, кактус! — кричал Косой на Али-Бабу.
— Хунзакут, хунзакут! — вопил Хмырь на Косого.
— Прекратите! — истошно заорал Трошкин так, что стекла задрожали.
Трое отпустили друг друга, сели на ковре, уставившись на Трошкина.
— Ну что вы за люди такие! Как вам не стыдно! Вам по сорок лет, большая половина жизни уже прожита. Что у вас позади? Что у вас в настоящем? Что у вас впереди? Мрак, грязь, страх! И ничего человеческого! Одумайтесь, пока не поздно. Вот мой вам совет!
Трошкин поднялся и вышел из спальни.
Хмырь, Косой и Али-Баба недоуменно переглянулись.
— Во дает! — сказал Косой.
Али-Баба встал, прошелся по комнате, поцокал языком.
— Правду он советует, этот ваш Доцент. Идем в тюрьму!
— Во-во! — усмехнулся Косой. — Рябому он тоже советовал-советовал, тот уши развесил, а он ему по горлу: чик! От уха до уха!
— Сколько у меня было? — спросил себя Али-Баба. — Один год! — Он поднял палец. — Сколько за побег дадут? Три. — Он поднял еще три пальца. — Сколько за детский сад и за машину? Ну пускай десять! — Пальцев уже не хватило. — Сколько всего будет?
— Четырнадцать, — сипло сказал Хмырь.
— И что вы думаете, я из-за каких-то паршивых четырнадцати лет эту вонючку терпеть буду? Которая горло по ушам режет, да? Не буду! Вы как хотите, а я пошел в милицию!
— Вась, а Вась, — с уважением сказал Косой, почувствовав в Али-Бабе новое начальство. — А я давеча ему говорю: у меня насморк, а он…
— Да хватит тебе, надоел ты со своим насморком! — Хмырь поднялся, оглянулся на дверь и пальцем поманил к себе товарищей…
Полковнику Верченко Н.Г.
от зав. детским садом № 83
Трошкина Е.И.
ЗАЯВЛЕНИЕ —
писал Трошкин за столом в кабинете Мальцева.
…Иду раскрываться. Если что случится, прошу никого не винить.
Трошкин скатал записку в трубочку и сунул ее в стакан с карандашами. Встал и решительно
Он раскрыл дверь в спальню, но там было пусто.
— Эй, где вы? — позвал Трошкин.
— Здеся! — отозвался с веранды голос Косого.
Косой, Хмырь и Али-Баба сидели на корточках, держа в руках конец ковровой дорожки, идущей к двери.
— Что это с вами? — спросил, войдя, Трошкин.
— Ковер чистить будем, — сказал Али-Баба.
— Ладно… Вот что, товарищи. Финита ля комедиа… Прежде всего снимем это. — Трошкин взялся рукой за челку и дернул вверх. — Раз! — Парик не поддался — спецклей был на уровне. Тогда Трошкин дернул посильнее… — Два!
— Три!! — неожиданно скомандовал Али-Баба, и троица дружно дернула дорожку на себя.
Ноги у Трошкина поехали, он взмахнул руками и грохнулся на пол…
Евгений Иванович Трошкин лежал на полу, закатанный в ковер, так что торчала только голова с одной стороны и подметки сапог — с другой. Во рту у него был кляп, сделанный из новогоднего подарка.
Хмырь, Косой и Али-Баба, развалясь в креслах, курили профессорские сигары, отдыхали, наслаждаясь определенностью положения. А за окном начинался первый день нового года.
— Ну, понесем! — сказал Али-Баба.
— Сейчас, — лениво отозвался Косой.
— Ай-ай-ай!.. — зацокал языком Али-Баба. — А если б мы еще и шапку принесли! Доцент кто? Жулик. Жуликов много, а шапка одна.
— Да, — сказал Хмырь. — За шлем бы нам срок сбавили. И куда он его дел — все вроде обошли…
— У-у! Жулик! — Косой легонько и боязливо потолкал Трошкина ногой. — Я тебе говорил: у меня насморк. А ты: пасть, пасть… Нырять заставлял в такую холодину…
— Когда это он тебя заставлял нырять? — спросил Хмырь.
— А когда нас брали… Помнишь, пришел: «Я рыбу на дно положил, а ты ныряй»… А мороз был градусов тридцать…
— Постой, постой, — насторожился Хмырь. — Чего он тогда про рыбу-то говорил?
— Я его спрашиваю: продал шлем? А он: в грузовик, говорит, положил и толкнул с откоса…
— Да нет, про рыбу он что?
— Рыбу, говорит, поймал в проруби, где мы воду брали, и на дно положил. А ты, Косой, говорит, плавать умеешь? У-у-у… — Косой снова потолкал Трошкина ботинком.
— В проруби он шлем схоронил! Вот что! В проруби, больше негде ему быть! — закричал вдруг Хмырь, осененный внезапной догадкой.
Трошкин задергался в своем коконе.
— Точно!! — заорал Косой. — Смотри на него — вспомнил, зараза! В проруби он, в Малаховке! Гарик, чего ж ты молчал? Во жлоб! Хоть бы записку оставил, когда вешался!
— Пошли! — сказал Хмырь.
— А его? — напомнил Али-Баба.
— Пусть сами забирают, — распорядился Хмырь. — Такого кабана носить!.. Пошли!