Мой Михаэль
Шрифт:
Очень высоким и холодным был тот зал с закопченным потолком в здании «Ратисбон», где проходила вечеринка. Потолок был разрисован множеством неясных символов, краска на них облупилась. Сделав усилие, я смогла различить отдельные сцены из жизни Иисуса, от святого рождения до распятия. Я опустила взгляд.
Мать моя была в черном платье. Это то самое платье, которое сшила себе мать после смерти отца, Иосифа Гринбаума, в тысяча девятьсот сорок третьем году. На этот раз она приколола медную брошку, чтобы не смешивать радость с трауром. В свете старинных ламп я увидела еще и тяжелое ожерелье, которое надела Малка, моя мать.
Тридцать или сорок студентов собрались
Затем поднялись два молодых геолога и по очереди читали очень длинный, невнятный, утомительный диалог, где проводились параллели между сексом и геологическими слоями. Свое произведение они напичкали грубыми намеками и двусмысленностями — и все это для того, чтобы развеселить нас.
Сарра Зельдин, у которой я работала в детском саду, принесла в подарок сервиз. Пара влюбленных в голубых одеждах была изображена на каждом предмете, окантованном золотой полоской. Сарра обнялась с моей матерью, и они расцеловались. Между собой они говорили на идиш, беспрерывно при этом качая головами.
Четыре тетушки Михаэля, сестры его отца, уселись вокруг стола, уставленного бутербродами, и с оживлением беседовали обо мне. Они и не пытались понизить голос. Я им не нравилась. Все эти годы Миха был ответственным, дисциплинированным парнем, а вот теперь он наспех женится, что может дать повод для гнусных сплетен. Шесть лет была тетя Женя помолвлена в Ковно, шесть лет, пока наконец согласилась выйти за своего первого мужа. Подробности тех сплетен, что могут возникнуть из-за нашей спешки, тетушки излагали по-польски.
Мой брат и его друзья из кибуца перебрали в выпивке. Они расшумелись. На разные лады громко распевали: «Пересохло наше горло». Развлекали девушек, и те смеялись взахлеб, задыхаясь от смеха. Студентка-геолог по имени Ярдена, с золотыми волосами, в платье с серебряными блестками, сбросив туфли, стала плясать бурный испанский танец. Все гости ритмично хлопали. Мой брат Иммануэль разбил в ее честь бутылку с апельсиновым соком. А затем Ярдена взобралась на стул и, держа в руке рюмку с ликером, спела популярную американскую песню о безответной любви.
Я должна написать и об этом: когда вечеринка заканчивалась, мой муж решил неожиданно поцеловать меня в затылок. Подкравшись сзади, он приблизился ко мне. Может, его друзья-студенты надоумили его. В ту минуту я держала в руке полный бокал вина, переданный мне братом. Когда губы Михаэля коснулись моей кожи, я вздрогнула от испуга. Вино выплеснулось на мое белое свадебное платье. И на коричневый костюм тети Жени тоже брызнуло вино. Важна ли эта подробность? С того, самого утра, когда моя хозяйка госпожа Тарнополер говорила со мной о том, что я кричу по ночам, не оставляют меня предзнаменованья. Это так похоже на моего отца. Отец был человеком, который вслушивался. Он жил так, будто жизнь — это предварительный курс, из которого извлекают уроки, приобретая опыт на будущее.
X
В конце недели подошел ко мне мой профессор, чтобы поздравить меня. Случилось это в коридоре здания «Терра Санкта», в перерыве между двумя частями его ежедневной лекции о творчестве
Мой муж купил просторный книжный шкаф. Книг у нас пока немного. Двадцать или тридцать томов. Но с годами книг прибавится. Он мечтает, чтобы в нашем доме была одна стена, вся уставленная книгами. А пока книжный шкаф почти пуст. Я принесла из детского сада Сарры Зельдин несколько фигурок, сделанных мною, — игрушки из проволоки и раскрашенного пальмового волокна. Я расставила все на пустых полках.
Испортился котел, из которого подавалась горячая вода. Михаэль попытался его исправить. Он рассказывал, что в детстве собственноручно чинил протекающие краны в доме отца и в квартирах тетушек. Но на этот раз он не справился. Может, даже усугубил поломку. Был вызван сантехник, красавец-парень, уроженец Северной Африки, который мигом починил котел. Михаэль переживал свою неудачу. Он стоял, молчаливый, будто мальчишка, получивший нагоняй. Мне нравилась его растерянность. А сантехник сказал:
— Вы — чудесная молодая пара. Много я с вас не возьму.
Поначалу я могла заснуть по ночам только при помощи снотворного. Когда исполнилось мне восемь, брат мой Иммануэль был переведен из нашей общей детской, и с тех пор я всегда спяла, одна в комнате. Мне казалось странным, что Михаэль закрывает глаза и спит. До нашей первой ночи я никогда не видела его спящим. Обычно он укрывался с головой, так что его и не видно. Временами я должна была напоминать себе, что ритмичное клокотанье — это его дыхание, и отныне нет в целом мире для меня человека ближе его. И на новой нашей двуспальной кровати, купленной за бесценок у прежних хозяев квартиры, я по ночам ворочалась с боку на бок до самого рассвета. Кровать была украшена замысловатой резьбой, сверкающей коричневым лаком. Ширины она была необъятной, как и все старинные постели. Настолько широка, что однажды я по ошибке подумала, что Михаэль поднялся и неслышно вышел. А он лежал, свернувшись, у другого края.
Будто наяву, они выступили из сумерек. Пришли прекрасные и безмолвные. Явились смуглые, молчаливые, гибкие …
Я никогда не желала, чтобы мой мужчина был неуемным дикарем. За что свалилась на меня эта напасть? Девочкой я всегда представляла себе, что выйду замуж: за молодого ученого, которого ждет мировая слава. На цыпочках войду я в его кабинет, обставленный в строгом стиле, поставлю стакан чаю на один из тяжелых немецких томов, рассыпанных по столу, вытряхну пепельницу, неслышно закрою жалюзи, чтобы он и не заметил. И на цыпочках уйду. И если бы набросился на меня мой муж:, как умирающий от жажды, мне было бы стыдно перед собой. Но Михаэль отнесся ко мне так, будто я — хрупкий сосуд, будто я — лабораторная пробирка, которую он держит в пальцах, с чего бы мне обижаться? Ночью я вспомнила его груботканное теплое пальто, которое было на нем в тот вечер, когда мы шли из кибуца Тират Яар к автобусной остановке на иерусалимском шоссе. И ложечку, которой играли его пальцы в буфете «Терра Санкта», я вспоминала в наши первые ночи.