Мой милый враг

Брокуэй Конни

— Я не… я не уступлю его вам, вы сами знаете, — тихо сказала она, поймав на себе его взгляд.

— Да, знаю, — ответил он коротко. Никаких громких фраз, никаких обвинительных речей — просто признание того факта, что между ними пролегла непроходимая пропасть. — И я тоже не уступлю его вам — если только в моих силах будет вам помешать.

Лили кивнула. Эйвери направился к столу, одновременно застегивая на ходу рубашку. Он окинул взглядом мебель и картины с той же нежностью, с какой недавно смотрел на Франциску.

— Вы тоже любите этот дом, — заметила она.

— Да, — ответил он тихо. — Милл-Хаус

чем-то напоминает друга, которого вы знали еще в юности и не уверены в том, что ваша привязанность к нему по-прежнему глубока. Однако стоит вам увидеться с ним снова, как вы вдруг обнаруживаете, что те перемены, которые произошли с вами обоими за эти годы, не только не разлучили вас, но, напротив, еще больше сблизили. Когда я вернулся сюда после долгих странствий, то увидел дом, совершенно непохожий на тот, что остался в моей памяти с детства. Тот дом представлялся мне настоящим дворцом, стоящим посреди зелени парка. Но теперь Милл-Хаус кажется мне прекраснее любого сказочного замка, потому что он настоящий. — Он бросил на нее быстрый взгляд, желая убедиться, что она его поняла. — Он совсем как человек, со своими странностями и причудами — вроде того плюща, который упорно не желает покидать свой пост над парадной дверью, или камина в гостиной, который начинает дымить каждый раз, когда дует северо-западный ветер. У него даже есть свои излишества, вроде витражного стекла в окне эркера или бального зала на втором этаже. — Эйвери грустно улыбнулся. — Он прост и надежен, прочен и жизнестоек. Он не ощущает ни бремени веков, которое давит на его обитателей, ни лоска новизны, который заслоняет собой присущие ему достоинства. — Он пожал плечами. — Одним словом, это место, где человек может спокойно жить, работать и отдыхать. Настоящий дом.

У меня никогда не было дома. У меня никогда не было семьи, — продолжал он после короткой паузы. В его словах не чувствовалось жалости к себе — это была просто констатация факта. — Милл-Хаус должен стать для меня и тем и другим. Моим домом и моим наследством. Местом, где я хотел бы растить своих детей, а они, в свою очередь, — моих внуков и правнуков.

Лили совсем не обидело его последнее заявление. Она бы сама использовала те же самые выражения.

— Значит, вы мечтаете о семье?

— А вас это удивляет? О да, я очень хочу иметь детей. Много детей. Достаточно для того, чтобы вымести всю пыль из спален на верхнем этаже.

Лили улыбнулась.

— У каждого ребенка должен быть старший брат, чтобы ему подражать, и младший, чтобы его учить, — продолжал он, — одна сестра для того, чтобы ею восторгаться, а другая — чтобы ее поддразнивать, и еще малышка в придачу, чтобы ее баловать. В школе я часто слышал, как мои одноклассники жаловались на своих родных, и проклинал их в душе за глупость, до такой степени я им завидовал. Мне чертовски хотелось иметь настоящую семью.

Эйвери внимательно посмотрел на Лили.

— А вы сами? Вы ведь, кажется, тоже были единственным ребенком у родителей?

Она ответила ему не задумываясь, словно вдруг обрела голос после целой вечности молчания:

— Нет. У меня есть брат и сестра, которых я никогда не видела.

Глава 18

— Я вас не понял, — нахмурился Эйвери.

Теперь уже слишком поздно было

брать свои слова обратно, слишком поздно было пытаться подавить нахлынувшую боль от сознания того, что ей всю жизнь приходилось видеть муки родной матери.

— Моя мать вышла замуж, когда ей было всего шестнадцать. — Заметив удивленное выражение на лице Эйвери, она покачала головой:

— Нет, не за моего отца. За некоего мистера Бентона, владельца переплетной мастерской. У нее было от него двое детей, мальчик и девочка, Роланд и Грейс. Она оставила его, когда ей исполнилось девятнадцать лет.

— Почему?

— Этого я не знаю, — ответила Лили. Она и впрямь слишком многого не знала, но и того, что ей было известно, оказалось более чем достаточно. — Моя мать говорила мне, что она не могла больше с ним жить. Если бы вы знали мок мать, ее силу духа, верность долгу и твердые нравственные принципы, то наверняка согласились бы с тем, что у не имелись веские причины для разрыва.

Эйвери кивнул. Он не знал мать Лили, зато достаточно хорошо знал ее дочь. Если Лили унаследовала ее характер, то эта женщина, без сомнения, должна была отличаться редкой отвагой.

— И где же сейчас ваши родные? — спросил он. — Почему вы ни разу с ними не встретились?

— Я понятия не имею, где они. — То выражение опустошенности, с которым Лили произнесла эти слова, свидетельствовало о давней зияющей ране в ее душе. — Вскоре после ее ухода мистер Бентон разыскал ее и забрал с собой детей. Он поклялся, что она никогда больше их не увидит. И он не солгал.

Ему казалось непостижимым, как мать могла позволить отнять у нее своих собственных детей.

— Неужели они так мало для нее значили, что она не стала за них бороться?

— Мало? — эхом отозвалась Лили. — Ее сердце было разбито. Каждый день в течение многих недель она приходила к дверям его дома, лишь бы снова их увидеть, и каждый раз появлялась полиция и уводила ее силой, и тем не менее на следующий день она снова туда возвращалась. Так продолжалось до тех пор, пока мистер Бентон не нашел судью, который распорядился поместить ее в лечебницу для душевнобольных.

Она сложила руки на столе — пожалуй, слишком аккуратно.

— Мой отец входил в совет директоров, который осуществлял надзор над лечебницей. Там он встретил ее и тут же понял, что она не была безумна — или, быть может, безумна, но только от горя, после чего добился через суд, чтобы ее выпустили. Но к тому времени, когда она вышла на свободу, мистер Бентон уже перебрался вместе с детьми в Австралию.

Подобное варварство просто не укладывалось у него в голове.

— Они не могли заточить ее в лечебницу для душевнобольных только потому, что она хотела видеть своих детей.

В ответной улыбке Лили было гораздо больше горькой мудрости, чем позволяли ее годы.

— Законы с тех пор изменились, — возразил Эйвери. — Сегодня женщина имеет право требовать развода. Она может подписывать контракты, распоряжаться собственностью…

— Но не своими детьми, — перебила его Лили. Заметив на его лице недоумение, она добавила:

— Дети от законного брака являются собственностью — собственностью, принадлежащей мужчине. Если мужчина сочтет, что его жена недостойна воспитывать детей, он вправе забрать их у нее, и закон окажется на его стороне.