Мой ненастоящий
Шрифт:
— Ты видно думаешь, что у меня железное терпение, девочка? — тон отца Влада становится антарктически ледяным. — Я ведь могу отправить ему письмо прямо сейчас. И посмотреть, как быстро ты вылетишь за порог его дома, его фирмы и его жизни в принципе.
Ну что ж, если он формулирует свой вопрос так…
— Отправляйте, — бессильно озвучиваю я, чувствуя, как острие копья в моей груди медленно проворачивается, сминая мои легкие в кровавое месиво, — что бы он со мной ни сделал, я это приму. И если он решит, что я ему не нужна —
Произношу это и шагаю обратно в дом. Достаточно с меня этого разговора.
— Надеешься на его снисхождение? — презрительный голос моего свекра настигает меня уже у самого входа. Его пристальный взгляд я чувствую спиной, даже не поворачиваясь.
Я замираю всего на секунду, а потом покачиваю головой. Нельзя надеяться на то, чего просто нет. Уж чем-чем, а снисхождением, милосердием мой муж не одарен от рождения.
Не знаю, на что я надеюсь. На что-то невозможное по своей сути.
Отчасти, я надеюсь, что меня остановят.
Что скажут, что все это розыгрыш, проверка, что на самом деле, у Карима Давидовича были другие причины разговаривать со мной на эту тему, да еще и так небрежно. И моего разоблачения не будет.
Но вот заканчивается первый мой шаг. Потом второй, третий…
Я оказываюсь в коридоре второго этажа, а меня так никто и не остановил. Никто не идет, не едет за мной следом. Не препятствует мне идти дальше.
Вот позади ступени лестницы, а кажется, что ледяная черная пропасть.
Сколько прошло времени? Минута? Две? Более чем достаточно, чтобы отправить жалкое сообщение. Сколько нужно Владу, чтобы понять, что именно за фотографию ему прислал отец и что она значит? Несколько секунд, при его-то убийственно-остром интеллекте.
Сколько он даст мне времени, прежде чем исполнит свой приговор? Несколько часов? Несколько минут?
Такое ощущение, что я шагаю по углям босыми ногами.
Я не знаю, что он решит…
Точно знаю, что вряд ли мне выпишут еще одно помилование. Слишком много лжи. Слишком контрастно это смотрится на фоне всех моих попыток его соблазнить.
Можно подумать, что я его отвлекала, а сама отчаянно хотела снова сбежать.
И из бесполезной жены я стану женой-лгуньей, женой-предательницей. Женой-врагом!
Враги Владислава Ветрова не живут долго и счастливо.
— Вот ты где, — голос Влада над моей головой оказывается болезненнее удара плетью вдоль позвоночника, — а я тебя уже заждался!
Поднимая голову, подставляясь шквалу яркого синего шторма, я мысленно умираю. Мое время, кажется, закончилось.
Сейчас начнется казнь…
34. Маргаритка
— Я уже думал разыскивать тебя с собаками, Цветочек, — недовольно шипит Влад склоняясь к моему уху, — любишь ты бегать и прятаться. Больше никаких интересных игр рассмотреть не хочешь?
— Например? — едва шепчу я, отчаянно
— Нужно рассмотреть варианты…
По моей талии скользит тяжелая широкая ладонь. Вторая скользит по моей руке, касается моих пальцев. Боже, как он на меня смотрит. Я не понимаю, как у меня не обуглилась кожа!
Ну точно, хочет побольше распалить перед тем, как приземлить носом об асфальт.
— Это что еще ты нашла, Цветочек?
Его вопрос заставляет меня испуганно вздрогнуть и осознать — я держу в кулаке лист бумаги. Сжатый, смятый скан с листа почерковедческой экспертизы. Дьявол! Я унесла его с собой!
Но надеяться тут не на что, наверняка у отца Влада были копии.
— Это… Это неважно, — я торопливо складываю листик квадратиком и прячу его единственным сейчас возможным способом, в отсутствии сумочки-то — под плечо платья, под тонкую шелковистую бретельку.
— По правилам, ты должна была спрятать заначку в сам лифчик, — фыркает Влад, притягивая меня к себе ближе, и я снова, испуганным зайцем уставляюсь в его глаза, — а я должен был весь вечер изучать взглядом твой вырез, чтобы понять, как можно добраться до скрытого в нем секрета.
— А тебе он так интересен? — спрашиваю, обмирая.
— Мне интересно все, что касается тебя, мой Цветочек.
За эту фразу, да еще и сказанную таким сокровенным шепотом в самое ушко, я сейчас с радостью бы отдала этому мужчине свою душу. Всю. Без остатка.
Только это ведь все — часть моего наказания. Не более.
— Влад, пожалуйста, — с моих губ срывается тихий стон, — не надо так со мной. Это слишком жестоко.
— И правда, — он мягко улыбается и снова ловит меня за ту же, сейчас свободную руку, поднимает её на один уровень с плечом, — давай потанцуем, Цветочек?
— Никто не танцует, — пищу я, торопливо скользя взглядом за его плечом.
— Другие меня не волнуют, — Влад покачивает головой, — музыка есть?
— Д-да…
Из расположенного дальше холла, куда уже стеклись большинство гостей Валиева-старшего, действительно доносится живое томное пение саксафона. Здесь, в одной из промежуточных комнат, осталась пара человек. Девушка, любующаяся картиной, и — кажется, еще один охранник..
— Я хочу с тобой танцевать, — продолжает тем временем мой муж, пристально глядя на меня. — Ты со мной хочешь?
— Да…
— Значит, расслабься, Цветочек, я поведу, — мурлычет Влад мягко и делает первый шаг.
Он не знает.
Я понимаю это совершенно точно, глядя в его глаза, и понимая, что все понимала не так.
Он не знает. Он ведет себя точно так, как вел, когда мы сюда приехали. И я не вижу никаких подозрительных симптомов того, что вот-вот его настроение резко переменится.