Мой новый босс

Белова Юля

Он обрабатывает ноги Мирамистином и завязывает бинтом. Я ему руку, целовала кстати, когда платком завязывала…

— Спасибо большое… Я даже наверное ходить смогу… более-менее…

— Пожалуйста… Может теперь чаем угостишь?

Я включаю чайник и достаю варенье и ещё какую-то чайную классику, сушки, печенье.

— Спасибо вам, что приехали за мной, да и вообще, спасибо за всё…

— Даже не начинай, — сердито говорит он.

— Нет, правда, если бы не вы, я не знаю, что и делала бы…

— Если бы ты меня

слушала и не лезла, куда не следует, всего бы этого никогда не случилось.

— Иван-чай будете?

— Буду.

— То есть, получается, вы что-то знали, раз предупреждали меня?

— Видел, как он вокруг тебя кружил и знал, что Лозман бабник и не особо порядочный тип. Это у него на роже написано, но тебе, похоже, такие как раз и нравятся.

— Почему это?

— А нахера ты с ним загород поехала? Прогноз по панелям составлять? Понравился? Ну так и оставалась бы с ним, чего бегать тогда?

— Поехала, потому что не могла уже отбиваться от него.

— Херня это. Не захотела бы, не поехала. Тем более, я тебя предупреждал.

— Ну эти предупреждения ваши… дурацкие были, согласитесь. Неконкретные и навязчивые.

— Чего?

— Типа ни себе, ни людям. Ты там смотри, ага… А куда смотреть и чего?

— Я тебе конкретно сказал, от Лозмана держись подальше.

— А что это значит? И как подальше? Мы работаем вместе!

— Видел я, блядь, работу вашу. Вон все ноги стёрлись от такой работы.

— Ну знаешь! А как это вы так вовремя прикатили, если ничего не знали?

— Сегодня узнал. Один дебил ставку сделал, на тебя между прочим, а потом похвастался. Мне сообщили.

— И сразу полетел?

— Да, блядь, полетел, ты же трубку не брала, на романтическое свидание рванула, в элитный блядь клуб. А мне-то хули, три тысячи километров! Говно вопрос. Прилечу, лучшего своего сотрудника отметелю, да и вообще уволю нахрен, а ты продолжай, делай всякую херню, я выручу. Всё, что годами создавал разрушу, но тебя дуру выручу.

— Надо просто не приказами с людьми общаться, а разговаривать нормально. Сказал бы что к чему, и я бы знала, чего ждать, — я начинаю злиться и уже окончательно перехожу на «ты»

— А вот от тебя самой-то чего ждать? Как с тобой свяжешься цугцванг на цугцванге и из двух херовых решений приходится принимать самое херовое! С Сургановым из-за тебя погрызся, а теперь и с Лозманом. А это, знаешь, полный пиздец.

— Догадываюсь.

— Нихера ты не догадываешься! Даже представить не можешь, чего мне это стоить будет.

— Не надо было все яйца в одну корзину складывать.

— Блядь! Ну ты умная такая! Спасибо, что научила. По-хорошему, уволить тебя надо было, а не его!

— Ну а что же ты? Увольняй, раз надо! Давай! Или вернись и скорми своим гиенам. Вот им радость будет!

— Да ты!

Он хватает меня за плечи, как в тот раз, в запертом кабинете и встряхивает. Его глаза горят

синим огнём. Но кроме гнева и не ярости, в нём находится что-то другое, пока ещё не ясное, но очень сильное и волнующее. Я чувствую его жар и слышу частое дыхание. Наши взгляды встречаются и меня пронзает электрическим разрядом.

Я пытаюсь противостоять этому и тихо говорю:

— Дай, руку посмотрю. Она ещё с прошлого раза не зажила, а сегодня снова…

17. Ночь

По телу пробегает короткая электрическая волна, маленькая судорога вожделения. Его близость, горящий взгляд, неровное дыхание и едва ощутимый запах миндаля делают со мной какую-то странную штуку. Под ложечкой разливается тепло, перетекающее и скапливающееся внизу живота.

Огонь, льющийся из его глаз перекидывается на меня, поджигая скрытый, никому неведомый запал. И тотчас живот подводит от страсти, и заставляет пульсировать накопленную там тяжесть. И в один миг, в одно короткое мгновение я понимаю отчётливо и ясно, будто знала всю жизнь, как страстно желаю этого человека.

Он берёт мою голову в свои руки.

— Рома… — шепчу я в страхе…

Что же… что же это значит? Что я его… что я его люблю? Мысль огнём вспыхивает в голове. Нет! С чего бы? Тогда… тогда что я делаю?!

Я вздыхаю так глубоко, что это похоже на стон. Он медлит… Смотрит мне в глаза, и я будто умираю от этого взгляда.

Да, выходит, это так. Иначе, отчего так щемит сердце, отчего наворачиваются слёзы… и отчего мне так радостно? Ну… может быть, совсем немного, совсем чуть-чуть… Нет… так не бывает. Значит это правда… А он?! Эта мысль иглой пронзает мозг. А он меня любит?!

Наши губы встречаются, и я испытываю невероятный восторг и ужас, зная, что в этот раз нам точно никто не помешает. Мыслей не остаётся… теперь я могу только чувствовать…

Его губы плотные и твёрдые, щетина на подбородке царапает мою кожу, а язык снова, как и в прошлый раз, заставляет задыхаться. Его вкус — это пьянящая миндальная горечь ликёра и апельсиновая цедра.

Он снова берёт меня на руки и тихо спрашивает низким, севшим голосом:

— Куда?

— В гостиную, — шепчу я…

Квартира небольшая, заблудиться невозможно и путь короток, но мне он кажется бесконечным. Роман опускает меня на диван и снова целует. Моё тело утрачивает всякую волю и становится мягким и податливым. Я полностью отдаю себя в его власть, чувствуя его еле сдерживаемую силу. Сейчас он может сделать со мной абсолютно всё. И всегда мог, я не смогла бы сопротивляться… Я осознаю это только сейчас…

Он возбуждён и, чувствуя его возбуждение, я распаляюсь ещё сильнее. Я горю, я хочу сбросить с себя тесное платье и я уже совершенно мокрая. Его губы касаются мочки уха, а горячее дыхание обжигает. Он целует мою шею у самого основания, у ключицы, и по телу пробегают судороги, а кожа покрывается мурашками.