Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
Шрифт:
В качестве лиц, имеющих вес в этом смысле, можно было бы принять в соображение Геринга, Геббельса, Гиммлера и Гесса. В начале политической карьеры у отца были хорошие отношения с Бломбергом, уже со времени назначения особым уполномоченным по вопросам разоружения. Однако назначение министром иностранных дел совпало с отставкой Бломберга, состоявшейся по известным причинам. Впоследствии у отца больше не было тесных или даже личных отношений с кем-либо из руководства вермахта. Напряженность между внешней политикой и армейским руководством является прямо-таки классической темой в истории; можно вспомнить хотя бы «чернильные души» Блюхера — его обозначение дипломатов — или омраченные отношения между Бисмарком и Мольтке-старшим под Парижем в 1871 году. Однако полное отсутствие контактов между отцом и генералами Кейтелем и Йодлем, также и с Редером заставляет задуматься.
Не стоит, конечно, забывать о негативном отношении бывшего руководства вооруженными силами (Бека) к политике Гитлера, уже приведшем в 1938 году к «тайному сговору с потенциальным противником». Оно определенно не было хорошей основой для доверительных отношений с внешнеполитическим ведомством, которое как раз в тот момент — поневоле — считало, что известная смелость во внешнеполитических вопросах необходима. В противоположность 1941 году, когда министр иностранных дел сделал все, чтобы избежать войны с Россией, в то
455
Ср. Magenheimer, H.: Entscheidungskampf 1941.
Я хотел бы, чтобы отец не считался с «системой» Гитлера, стало быть, попытался бы установить хотя бы личный контакт с Кейтелем или Йодлем, чтобы — хоть бы и «обходным путем» — быть в курсе истинного военного положения. Правда, сомнительно, что этого можно было бы достичь. Я укажу на попытку Шнурре убедить Кейтеля, Йодля и Варлимонта в необходимости предотвратить войну с Советским Союзом и негативный результат его усилий. Установить хоть сколько-нибудь сносные отношения с Герингом или Геббельсом было едва ли возможно. К личностным качествам отца не относилась требовавшаяся для этого хитрость. Быть в коалиции с людьми типа Геринга и Геббельса неизбежно означало бы до известной степени отдать себя в их руки. Оставались Гесс и Гиммлер. Гесс уже тогда слыл за человека со странностями, и его позиции у Гитлера были не особенно сильными. Однажды он написал отцу письмо, в котором жаловался на то, что «Ваша супруга покупает в еврейских магазинах»; эти магазины были как никоим образом не обозначены, так и покупать в них официально не запрещалось. Отсюда можно было заключить о сомнениях в отношении отца. Возможно, Гесс написал это письмо, с его точки зрения, «с добрыми намерениями», он, вне всякого сомнения, не был интриганом. Во всяком случае, это доказательство того, как тщательно и критично поведение родителей наблюдалось со стороны партии, в любой момент давая материал для интриги.
Значит, оставался только Гиммлер. С ним у отца временами были по тогдашним условиям нормальные отношения до тех пор, пока с началом войны постепенно не развилась, по выражению отца, «смертельная вражда». В конечном итоге он рассчитывал со стороны Гиммлера на самое худшее [456] . Сначала Гиммлер попытался найти нового министра иностранных дел. Надо знать, что Гиммлер сильно проиграл во время так называемого кризиса Фрича. Ход аферы известен. Фрич вел себя по отношению к Гитлеру не очень умело, что привело к возрастающему раздражению Гитлера. Я не хочу здесь пересказывать подробности кризиса Бломберга — Фрича. Сегодня считается доказанным, что речь не шла о запланированной интриге Гитлера. Упряжку Фрич — Бек Гитлер выменял на упряжку Браухич — Гальдер. Для этого ему не требовалось брать на себя всю внутри— и внешнеполитическую проблематику этой «аферы»! [457] Однако Гиммлера все это затронуло постольку, поскольку Гитлер сурово поставил ему на вид, что СД и гестапо работали очень неэффективно, снабжая его, Гитлера, ложной информацией, из-за них он попал в непростую ситуацию. Мать рассказывала мне в то время, будто Гиммлер горько жаловался Герингу, что теперь он «козел отпущения». Также от матери я слышал в этой связи, что Гитлер не назначил Фрича обратно главнокомандующим сухопутными войсками, поскольку в создании больших моторизованных соединений он «принимает участие недостаточно активно» [458] . Так Гитлер сказал отцу. Но с назначением «шефом» артиллерийского полка Фрич был и публично полностью реабилитирован.
456
Здесь я ссылаюсь на находящиеся у меня записки оберста фон Гельдерна.
457
Janssen, K. — H./Tobias, F.: Der Sturz der Gener"ale.
458
Schall-Riaucour, Heidemarie Gr"afin von: Generaloberst Franz Halder, Beltheim 2006, S. 142 и 435 f.
В этой ситуации Гиммлер искал союзников везде, где мог найти. Гиммлер поначалу произвел на отца серьезное впечатление. Стремление Гиммлера создать элиту на основе личных заслуг с привлечением старых элит, в том числе и аристократии, убеждало отца. Вероятно, также удалось бы извлечь пользу и из возможностей зарубежной разведывательной службы СС. Так что имелись вполне деловые причины не отказываться от сближения с Гиммлером, которого, прежде чем он сделался противником, лучше было использовать в качестве «союзника». Министерство иностранных дел, нелюбимое Гитлером и враждебное по отношению к нему, «Outsider» («аутсайдеру»), настроенное, не служило отцу надежным базисом. Не прошло и шести недель с момента принятия отцом «ведомства», как возникла динамика, более трех лет — до начала войны с Россией — создававшая в высшей степени напряженную внешнеполитическую атмосферу, подобную которой редко встретишь в новейшей истории. Она не оставила отцу времени, чтобы лично познакомиться с отдельными служащими ведомства, не говоря уже о том, чтобы затеять перестановки или даже реорганизацию. Попытки Гиммлера по собственным каналам влиять на внешнюю политику, не в последнюю очередь, через «полицейских атташе» в немецких миссиях за рубежом, на введении которых он настоял, привели, кроме всего прочего, к быстрому отчуждению. Позднее, в так называемой «афере Лютера» Гиммлер попытался сместить отца с помощью большой интриги [459] .
459
Посланник д-р Пауль Шмидт (пресса) рассказывал мне, что Гиммлер пытался продвинуть Вальтера Шелленберга, начальника зарубежного разведывательного управления СС, на пост госсекретаря в Министерство иностранных дел. Большая «интрига Лютера» против отца явилась
Иоахима фон Риббентропа можно, вероятно, упрекнуть в том, что он не противодействовал тактике Гитлера сталкивать отдельные ведомства и их руководителей, попытавшись найти общий язык с ведущими деятелями режима, даже когда они были конкурентами или противниками. Но в конечном итоге речь тут идет лишь о двух важных решениях, на принятие которых можно было бы повлиять таким способом. В первый раз отец мог бы искать поддержку для своей цели — предотвратить нападение на Россию и объявление войны Соединенным Штатам. Крайне сомнительно, что удалось бы получить Гитлера в этом смысле в «союзники». Описанная Шнурре попытка Геринга внушить Гитлеру необходимость сохранения сносных отношений с Советским Союзом говорит сама за себя. Если бы союзников удалось найти, крайне сомнительно, что их удалось бы подвигнуть к каким-то совместным шагам. Попытка, сверх того, без поддержки военных определенно была бы напрасной. Во второй раз ему нужны были все мыслимые «союзники», чтобы получить согласие Гитлера на прощупывание почвы по поводу мирных переговоров с Советским Союзом. В конечном итоге имело бы смысл создать представление об истинном состоянии и объеме немецких ресурсов, чтобы не было нужды полагаться на данные Гитлера.
Информация, которую он получал через офицера связи с ОКВ, была, как уже описано, недостойна министра иностранных дел. По этой причине он в 1944 году послал Готтфридсена, одного из своих старых сотрудников, на Западный фронт, чтобы из первых рук получить информацию о военном положении. Представьте себе, пожалуйста: министр иностранных дел вынужден квазинеофициально посылать сотрудника на фронт, чтобы получить реальную информацию о военном положении! Готтфридсен посетил и меня под Каном, и я не оставил у него ни малейших сомнений о соотношении сил, особенно в том, что касалось абсолютного господства противника в воздухе. Сквозное ранение в спину, нанесенное мне самолетом-штурмовиком, резко подчеркнуло мое описание. Информация, доставленная Готтфридсеном, и мои рассказы отцу несколько позже, в отпуске по ранению, отразились в памятной записке отца к Гитлеру, в которой он вновь требовал немедленного начала мирных переговоров.
Ретроспективно хотелось бы найти у отца нелояльность, необходимую для того, чтобы за спиной Гитлера установить с принимаемыми в рассуждение персонами контакт, сделавший бы для него доступной всю важную внутреннюю информацию. Бабушка Хенкель, очень любившая отца, подарила ему по поводу его назначения министром иностранных дел золотой портсигар с выгравированной датой (он до сих пор находится у меня), заявив: «Надеюсь, он является Талейраном!» Отец говорил о себе самом «я не Талейран», не желая из-за его сомнительных человеческих качеств, чтобы его считали таковым. Помимо всего прочего, в Германии, к сожалению, не было никого, кто мог бы сыграть роль, подобную роли Талейрана, пользовавшегося, несмотря на свою человеческую подлость, в качестве отпрыска старейшей фамилии Франции и одновременно символической фигуры Революции во всех лагерях нерушимым уважением, которое снова и снова вело его к высшим постам в государстве через все революционные и военные вихри на протяжении десятилетий.
Отец был лоялен к Гитлеру. Для него это был не только вопрос порядочности, но и государственного резона. Государственного резона в том смысле, что, если бы он публично дал понять, будто у него имеются воззрения, отличающиеся от мнений Гитлера, или даже начал интриговать, то это должно было бы оказать на немецкую политику разрушительное воздействие. Видимость решимости и сплоченности руководства государством относилась к демонстрации материально еще не накопленной силы и являлась, таким образом, частью покерной игры, с тем чтобы настоять мирным путем на необходимом для Германии. С другой стороны, отцовская лояльность включала в себя невозмутимое изложение своего мнения в конфиденциальной обстановке и его отстаивание в споре с Гитлером. Так как совещания между ним и Гитлером по важнейшим решениям проходили — в соответствии со стилем работы Гитлера — в основном, с глазу на глаз, свидетелей этих дискуссий, по большей части, не имеется. Это давало Гитлеру возможность — и я не сомневаюсь в том, что он ею пользовался, — аргументировать с третьей стороной, используя мнения, оценки и аргументы, которые якобы принадлежат министру иностранных дел, о чем последний ничего не знал. Отец пишет [460] :
460
Ribbentrop, J. v.: a. a.O., S. 46.
«Мне сделали упрек в слабости против Адольфа Гитлера. Он, со своей стороны, называл меня своим «труднейшим подчиненным» [461] , потому что я постоянно и с полным спокойствием защищал свое, часто противоположное, мнение, даже когда он думал, что уже убедил меня. (…)».
Однако как раз по причине государственного резона отец был вынужден лояльно поддерживать окончательные решения Гитлера. Когда последний принимал их вопреки отличавшемуся мнению отца, министру ничего не оставалось, кроме как лояльно соглашаться с ними во избежание ущерба для рейха, если он не хотел уходить в отставку. Но поскольку отставка министра иностранных дел — всегда серьезное политическое событие, то и с этой точки зрения он тоже не являлся полностью хозяином своих решений. Ключевой момент для оценки роли отца относится к стилю работы Гитлера. Он не собирал заседаний кабинета, на которых велся бы протокол высказанных участниками мнений. Его растущая чувствительность позволяла часто лишь дискуссии с глазу на глаз, прежде всего тогда, когда на чем-то требовалось настоять против его воли. Критика отца даже со стороны благожелательно к нему настроенных современников неизменно сводится к тому, что он не высказывал своего мнения перед Гитлером, он был соглашателем. Однако мало что говорит в пользу этого, все было совсем наоборот. Стоит сравнить высказывания о моем отце: Геббельс критикует — как уже описано — «негибкость» отца по отношению к Гитлеру, Хевель отмечает — как уже упоминалось — «тяжбу» между отцом и Гитлером по поводу желания Гитлера ответить на речь Рузвельта собственной и, наконец, приводит в своем дневнике сделанное ему высказывание Гитлера: «Под началом такого шефа, как ваш, я не хотел бы проработать и трех недель!» Придется согласиться со мной, что все эти свидетельства не указывают на «подневольность» отца по отношению к Гитлеру, о которой сегодня утверждается снова и снова на разные голоса.
461
См. также Junge, Traudl: Bis zur letzten Stunde — Hitlers Sekret"arin erz"ahlt ihr Leben, M"unchen 2002, S. 77. Госпожа Юнге пишет, что Хевель на шутливое замечание Гитлера, что он же «ведь никакой не дипломат, а скорее дипломатический ковбой-гигант!», ответил: «Если бы я не был дипломатом, я бы не мог стоять между Вами и Риббентропом, мой фюрер.» […] И с этим ответом Гитлер должен был согласиться, потому что знал, каким тяжелым человеком был его министр иностранных дел.