Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
Шрифт:
Весной я посетил военное кладбище Харьков-Норд, на въезде в город, неподалеку от аэродрома, чтобы побывать на могилах моих павших солдат. Я подошел как раз к тому моменту, когда офицер похоронной команды дивизии пытался опознать около 120 павших, выложенных рядами. Речь шла о роте гренадеров, которая во время бурных оборонительных боев при оставлении города была накрыта русскими в одной балке. После отчаянного сопротивления — возле каждого бойца валялись бесчисленные гильзы — она была уничтожена русскими. Русские раздели гренадеров догола, частью связали, частью вырезали и, наконец, расстреляли. Так они были найдены поисковой партией. Зимние бои за Харьков были исключительно жестокими.
Уже через несколько дней после взятия города мы выступили на север и были затем переданы в подчинение батальону бронетранспортеров (SPW) под командой позднее ставшего легендарным Йохена Пайпера. «Люди SPW» отметили приятность огневого прикрытия, которое мы смогли дать им, вновь встретившись вечером с фронтом противотанковых пушек, их нам удалось уничтожить быстро и, удивительным
Следующим, залитым сияющим солнцем утром мы выступили — наконец, сопровождаемые в воздухе тремя истребителями («Мессершмитт» 110») — вновь вместе с Пайпером на Белгород. Быстро прорвав русские заслоны, помчались кратчайшим путем на север. В дороге наша «дикая охота» застала врасплох группу русских танков в одной деревне, которую мы уничтожили, долго не задерживаясь, согласно девизу «За то, что переедешь, сражаться не придется!». Дело шло о том, чтобы добраться до Белгорода.
Генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн ошибается в своих мемуарах, приписывая взятие Белгорода танковой дивизии «Великая Германия». Я сам вел передовой танк, который, вместе с бронетранспортерами нашей дивизии «Лейбштандарт», первым вошел в Белгород, уничтожив при этом несколько русских машин, чьи экипажи были застигнуты врасплох. Во второй половине дня мы предприняли небольшую атаку в западном направлении, чтобы дать передышку дивизии «Великая Германия», задействованной слева от нас, которой, по всей видимости, пришлось преодолевать большее сопротивление.
Для дальнейшего расширения успеха и прорыва к Курску, очевидно, не хватало сил. Наступление нашей группы мотопехоты под командой Пайпера натолкнулось на следующее утро на усиленное сопротивление и было приостановлено. При этом один SPW получил прямое попадание и сгорел. Командир этого SPW был одним из самых испытанных подчиненных Пайпера. Поскольку судьба экипажа при отходе осталась невыясненной, Пайпер попросил добровольцев, которые подъехали бы еще раз на танке к месту гибели машины, с тем чтобы выяснить судьбу экипажа сгоревшего SPW. Следовало исходить из того, что русские сопроводят попытку артобстрелом, как они уже сделали это раньше. Разведка, таким образом, вполне могла стать командой смертников. В этих обстоятельствах мне, как командиру роты, было неприятно выделять для этого одну из наших трех машин, поэтому я поехал сам и смог на основании привезенных частей обмундирования с несомненностью установить, что весь экипаж погиб. Удивительно, но русские не помешали моему поиску новым огневым налетом. Пайпер был очень благодарен!
Во время операции «Цитадель» представилась еще одна возможность получить признание Пайпера, значившее больше любой награды. Я ехал со своей ротой в составе батальона бронетранспортеров Пайпера, когда мы неожиданно наткнулись на протяженный фронт русских противотанковых пушек, которые Пайпер, не задумываясь, решил атаковать в гусарской манере. Такая атака на позицию тяжелых противотанковых пушек означала незабываемый опыт! Едешь, так сказать, прямо на жерло орудий противника; попадание могло стать абсолютно смертельным! Самому стрелять было бессмысленно; при тогдашнем уровне развития танковой техники стрельба оказала бы в лучшем случае моральное воздействие. Единственный шанс заключался в непрерывном движении. В случае особого риска в какой-то степени заранее прощаешься с жизнью. То, как энергично Пайпер ввязался в бой, ошеломило русских. Они были разбиты, их орудия уничтожены. Пайпер располагал качеством, которое Фридрих Великий называл «coup d’ceil» (приблизительный перевод — «блиц в очах») военачальника — под этим он имел в виду быструю оценку ситуации и возникающих тактических возможностей. Пайпер сказал нам после атаки, стоя между двумя разбитыми русскими пушками «ратшбум» [404] : «Риббентроп, мы охотно взяли бы вас (в свой батальон)». Он, конечно, имел в виду всю нашу роту. Из уст Пайпера это означало наивысшую похвалу.
404
«Ратшбум» называли русскую 76,2-мм пушку, так как под ее обстрелом сначала слышался резкий хлопок снаряда, звучавший как «ратш», а затем глухой шум взрыва «бум». Она якобы была немецкой конструкции. Это было оружие русских, которое мы, танкисты, боялись больше всего.
Следует иметь в виду, что контрнаступление в марте 1943 года, вернувшее нам Харьков и приведшее к существенному приращению территории, велось ослабленными к тому времени дивизиями, имевшими за собой недели тяжелых оборонительных боев и притом не получавшими пополнения людьми, замены оружия и оснащения.
Одно из неприятных переживаний во время операции «Цитадель» я помню так хорошо, что все еще могу указать точное место и дату. 11 июля 1943 года, в день перед великим танковым сражением под Прохоровкой, о котором я еще буду говорить, в командный пункт, оборудованный в переходе [405] под железнодорожной насыпью, который должен был сыграть определенную роль на следующий день, ввели захваченного русского лейтенанта. Высокий и голубоглазый, он, между прочим, выглядел настоящим германцем, демонстрируя вполне безупречную офицерскую выправку. Сигарета и шнапс расслабили атмосферу, и между ним и нами завязался разговор о перспективах этой войны, не имевший больше характера допроса. Вдруг он заявил: «Русский солдат — скверное питание и высокая мораль, немецкий солдат — хорошее питание и дрянная мораль». Конечно, мы это к себе не отнесли, но мы были глубоко задеты. Подсознательно мы чувствовали, Сталинград положил начало кризису доверия к высшему руководству, если бы не большевистская угроза и требование Рузвельтом и Черчиллем «безоговорочной капитуляции», война, возможно, была бы прекращена раньше.
405
Этот переход был показан в упоминающейся ниже передаче ZDF [второй канал немецкого телевидения] о танковом сражении под Прохоровкой, правда, в другой связи.
Не представляли ли остановка русского наступления и немецкое контрнаступление, приведшее к повторному захвату Харькова, момент успеха, который мог бы в глазах Гитлера явиться предпосылкой для того, чтобы теперь без особой потери лица начать зондаж в направлении российского руководства? По мнению отца, успешная консолидация Восточного фронта и повторный захват Харькова уже создали для этого предпосылку. Однако Гитлер настаивал на проведении операции «Цитадель».
Высшее руководство не желало взять время, чтобы без спешки обновить опытные дивизии армии и Ваффен-СС, чтобы создать резервы и рассмотреть стратегические варианты, как и где они могут быть оптимально использованы. Одной из существенных максим немецкой военной теории, имевшей силу на всех уровнях, являлось требование, по возможности, никогда не позволять вырвать из рук инициативу. Его вполне можно обозначить как «догму». Так что скоро началась подготовка к операции «Цитадель». Целью являлось срезать глубоко вдающийся в немецкий фронт «Курский выступ», то есть отрезать и уничтожить русские войска, задействованные в нем, и, сверх того, выправить фронт. Это что касается оперативных целей.
Это наступление с «ограниченными целями», как оно называется на профессиональном жаргоне, что означает, что никакие стратегические цели с ним не были связаны, интенсивно подготавливалось в нашей дивизии. В больших песочницах был воспроизведен рельеф местности, где должна была наступать дивизия. Диспозиции атаки во всех вариантах неоднократно обсуждались со всеми командирами, включая командиров рот. Максима германского командования, гласящая, что знание ситуации и оперативных намерений является предпосылкой адекватных и, при необходимости, независимых действий на всех уровнях, была полностью соблюдена. Правда, само наступление, то есть оба конца клещей, которые должны были отщипнуть «Курский выступ», были, к северу от Белгорода и южнее Орла, установлены в точках, где любой обделенный фантазией фендрик ожидал бы нападения или учинил бы его. Германское военное руководство под командованием Гитлера лишилось воображения.
Даже мы, командиры рот, получили возможность составить представление о расположении врага. Карты не сулили ничего хорошего. Красные подписи, отмечавшие на карте русские воинские части и оборонительные сооружения, тем сильнее умножались и уплотнялись, чем дольше откладывалось начало наступления. Рассказывали, что Гитлер хотел непременно задействовать танк новой конструкции, так называемую «пантеру» [406] . Новую конструкцию, которая еще не излечилась от младенческих болезней.
406
Еще раз к теме якобы лучшего вооружения и оснащения Ваффен-СС: подразделения «пантер» для операции «Цитадель» предназначались исключительно для армии, дивизии СС получили их лишь позже.