Мой папа - Дед Мороз
Шрифт:
– Я не позаботилась о тебе, - продолжала шептать она. Мои руки, поглаживающие ее хрупкую спину, на мгновение замерли. Оказывается, пока я отсутствовал, Марта здорово себя накрутила.
– Как бы ты хотела обо мне позаботиться? – намеренно провокационно уточнил я.
– Губами… Ртом? – послышался ее сиплый… нерешительный шепот.
– Тебе бы этого хотелось?
Только разговоры об этом доводили меня до какого-то сумасшествия. Одни только лишь разговоры.
– Я не знаю… Я… Он заставлял меня иногда, я… - Марта отошла от меня, отвернулась, обхватив свои плечи ладонями. Я убью его… Я найду и убью. Алыми всполохами в голове взорвалась
– Он насиловал тебя?
Марта оглянулась резко:
– Не знаю… Не знаю, как это назвать. Иногда неудовлетворенность сводила меня с ума, и тогда… я была бы только рада, если бы мой рот помог ему отвердеть. Я хотела, чтобы у него получилось в меня войти, позволить мне разрядиться... Но в большинстве своем я ненавидела это. И себя ненавидела тоже.
На моих глазах Марта вновь заледенела. Из ее глаз ушла жизнь. Она снова стала походить на заведенную куклу, которую я не один год наблюдал в бинокль. Правда далась ей нелегко. Впрочем, как и мне. Я подошел к Марте со спины и осторожно скользнул руками по ребрам. Нажал на крестец, там, где Вуич оставил свое клеймо. Ярость сжигала мои внутренности, ярость разливалась по венам.
– Ты не передумала перебить тату?
– Нет… нет, не передумала.
– Тогда давай это сделаем прямо сейчас? Я не хочу, чтобы тебе что-то о нем напоминало.
– И тебе… И тебе напоминало, ведь так? Я уже не кажусь тебе чистенькой девочкой? Поубавилось энтузиазма?
– Дура, - рявкнул я и, раскаленный яростью добела, медленно вышел из комнаты.
Холодный душ мне не помог. Вокруг меня все искрилось и полыхало от ненависти. Убью эту тварь… Убью… Лишь только в спальне Алисы мне удалось хоть немного взять себя в руки. Присутствие малышки успокаивало, притупляло злость. Я не спал практически двое суток. Я устал и нуждался в отдыхе. Отбросив прочь полотенце, я устроился возле сладко сопящей дочери. Остальное – потом.
Спал я довольно чутко. Это была привычка, сформированная годами службы, а потому я прекрасно слышал, как Алиса проснулась, как она завозилась, недовольно кряхтя, как несколько минут спустя заорала во все свое детское горло, и Марта пришла на ее зов.
– Тихо-тихо, моя хорошая… не мешай папе спать, – прошептала она у самой двери, и за это готов был простить ей все, что угодно. Даже её последние абсолютно идиотские слова.
Убедившись, что все в порядке, я снова позволил себе уснуть. Пара-тройка часов, мне было нужно совсем немного. Меньше, чем всем другим людям, не обученным специальным техникам сна. Проснулся я ближе к обеду. Заглянул в гостиную, где Марта играла с малышкой. С каждым днем она тянулась к ней все сильнее… Мое сердце пропустило удар.
– Тук-тук. Я ничего не прозевал, пока спал?
Марта вскинула на меня испуганный взгляд – очевидно, я подошел слишком тихо – тоже привычка, к которой, впрочем, она уже должна была бы привыкнуть.
– Ничего такого. Алиса немного поплакала, но я дала ей лекарство от колик в животике, и все наладилось. Я… думала пойти с ней на прогулку.
– Почему бы и нет? Возле дома опасности нет.
– Тогда… мы можем выйти прямо сейчас.
Я внимательно следил за Мартой, пытался понять, о чем она думает, но она старательно отводила взгляд. Смущалась? Стыдилась себя, загнанная в рамки комплексов. Переполненная страхами… Отрицающая себя… Она была так мне знакома.
– Пойдем, мне тоже нужно поработать на воздухе.
Пока я возился с колыбелью, доводя ее до ума, Марта бродила с дочкой
На некоторое время я отвлекся, полируя дерево, а когда снова взглянул на своих девочек – Алиса уже спала. Марта же, сидя на покосившейся от времени скамье, что-то мастерила на столике, который я выковал. Заинтересовавшись, я подошел ближе. Из кусочков битого стекла, которое никто из нас так и не удосужился смести с дорожки, она выкладывала на стеклянной поверхности стола узор. В нем отдаленно угадывались окутанные туманом горы и серое неспокойное небо. Художник во мне настороженно замер.
– Как ты… Ты где-то этому училась?
– Что? – отвлекаясь от работы, Марта вскинула на меня растерянный взгляд.
– У тебя есть художественное образование?
– Образование? Нет… Я бросила институт на пятом курсе. Когда решилась сбежать. Ты ведь в курсе...
– Экономика… ты ведь училась на экономиста?
– Да, - насторожилась Марта, не понимая моего странного возбуждения.
– И ты никогда не училась в художке?
– Да нет же! Что ты ко мне пристал?
– Посмотри сюда! Посмотри! Что ты видишь?
– Криво разложенные стекла.
– Стекла?! Да это же целый пейзаж! Неидеальный, да… Но цвета… чувство света… Ты очень-очень талантлива.
– Тебе-то откуда знать?
Я открыл и закрыл рот. Провел рукой по волосам, вдруг осознав, что она ничего толком о моей жизни не знает. Это мне известен каждый ее шаг. Она же… далеко не в таком положении. Тем удивительнее ее ко мне доверие. Бросив еще один взгляд на работу Марты, я опустился рядом с ней на скамью. Вытянул ноги.
– Ты обвинила меня в том, что я врал тебе… Тогда, когда мы оказались здесь, после грозы. Но на самом деле мой рассказ – вовсе не вымысел.
– А что же?
– Я ведь говорил уже что это была несколько отфильтрованная реальность.
– Ты действительно был кузнецом?
– Подмастерьем отца. Несколько поколений Ковалей занимались кузнечным делом. Планировалось, что и я продолжу эту традицию. Я бредил огнем и металлом…
– Как же кузнец дослужился до звания майора спецслужб?
Проведя ладонью по лицу, я слепо уставился вдаль и начал свой нелегкий рассказ:
– Мне было двадцать лет. Я учился в художке… да-да, не смотри так… хорошему кузнецу очень важно получить художественное образование. Все складывалось неплохо, я учился и жил в области. А потом… бог его знает, что здесь произошло, что сделал отец… почему моя тихая и покорная мать решилась его оставить? Я столько лет истязал себя этим вопросом в попытке понять, почему они с сестренкой очутились в том сорвавшемся в пропасть автобусе? И можно ли было этого избежать…
На плечо легла ее маленькая ладошка:
– Мне очень жаль, Максим. Я знаю, каково это - терять близких…
Накрыв руку Марты своей, я продолжал:
– Отец… не выдержал этого. Застрелился.
Марта вздрогнула, прижалась ко мне тесней.
– Должно быть, он очень сильно любил твою мать.
– Может быть. Но долгое время я люто его ненавидел и винил в их с сестрой гибели.
– А сейчас? Сейчас ты тоже его винишь?
– Я не знаю, Марта. Я запутался. А тогда… я не мог больше здесь оставаться. Я бежал, бежал из этого места, бежал от себя, бежал от боли.