Мой папа Джеки Чан
Шрифт:
«Идеи витают в воздухе». Как призраки мессершмиттов. С крыльями из луковой шелухи.
Маша смотрит в тарелку – вареная морковка потеряла стержень. Самурай покинул свой Путь, свернул с тропы и идет по пояс в траве, размахивая вареной катаной.
Морковка не претендует ни на какие метафоры и не сопротивляется никаким метаморфозам. И вот – но до сих пор не конец – мягкотелая стружка слипается в печальную неопределенность. Бабуля добавляет сметану, как белую гуашь в рыжую, и раскрашивает блинчик.
Маша гладит морковное
– Не грусти.
– Поздравляю, – объявляет Бабуля.
Блинчик-номинант, подошел к последнему рубежу, который либо Рубикон, либо Оскар.
– Пора, парень, – откликается за него Маша.
– С днем рожденья, солнышко. Расти большая. Будь здорова, – желает Бабуля и выкладывает на стол коробочку, принаряженную как в платьице в крафтовую бумажечку, расписанную разными рыбками и скрепленную нерушимыми узами грубоватой веревочки.
Обнимает, как облако. Теплое и душистое. Едва слышится «звездочка» – когда у Бабули болит голова, она мажет виски бальзамом и утром часто пахнет вечерней головной болью.
Облако целует в волосы, гладит по щеке и, покидая, будто тучка – утес, спрашивает:
– Ну что? В душ только после завтрака.
Маша сомневается, что после завтрака будет – душ, но согласно кивает и продолжает влиять на судьбу морковки, организовав той тайную встречу во тьме под нёбом с зубами-заговорщиками. Предательство перерождается в пряную сладость: имбирь, кардамон, корица, гвоздика, мускатный орех, которые Бабуля регулярно размалывает в кофемолке и добавляет абсолютно во все. Даже в котлеты.
«Тени исчезают в полдень»
– Доброе утро, – здоровается Бабуля, потому что является Поля.
Сонная, она трет глаза и одновременно зевает, так что ответить для нее крайне сложно и еще сложнее – ответить внятно. Маша с Бабулей довольствуются тем, что насыпалось из Поли вместе с открытием в одной части лица и закрытием в другой. Десинхронизация работы губ и век. Какое замечательное слово. Правда, Маша совсем не уверена, что оно существует, но как красиво вписывается в контекст, как будто в контексте была специально вырезанная под него дырка, и вот – пустота заполнилась.
Красивее только бесконечные Полины волосы, что рисуют каштановые полосы на спине и груди – они как корни впились бы в плечи, но кто им позволит? Может ли быть так, что там – в Полином нутри – есть еще волосы, которые произрастают из легких?
Поля собирает все наружные волосы в высокий пучок, перетягивает резинкой, что алела у нее на запястье, как шов, и цепляет узлом смешную кукишку, которая покачивается при каждом ее движении и даже дыхании. Умывается. Из-под крана. Вытирает лицо рукавом пижамы. Садится на стул напротив Маши. Тени от припухших щек, век, крылышек носа висят на лице, словно флажки на карте.
На столе: блины, масло, квадратный ножик, порезанная на
Маша глядит на Полю, Поля – на прямоугольную тень от квадратной коробочки, Бабуля – на них обеих.
– С днем рожденья, козявка. Расти, но знай меру.
Маша показывает Поле язык, Поля отвечает Маше взаимностью и берет турку. Долгий глоток остывшего кофе – черные точки на верхней губе, которые Поля не торопится стереть.
– «У вас ус отклеился», – говорит Маша.
– Так и задумано, – отвечает Поля.
Улей
Бабуля забирает турку и ставит на стол стакан с водой, прямо под опустевшую Полину руку, которая вся изрисована мелкими завитками девочек, машин, кошек, автобусов, столбов, проводов, цветов, прогуливающихся по городу. Вчера ничего не было, а сегодня: «Здрасьте, потолок покрасьте».
Маша протягивает руку – задержать Полину, что хочет поднять стакан.
– Башмак крутой, – заключает Маша, осмотрев рисунки, как дерматолог – пятна.
Башмак, действительно, крутой, и в нем кто-то живет: существо с одним глазом и в колпаке.
– Скучно было на паре.
– А в тетрадь – слабо?
– В тетради – клеточка.
– И че?
– Бесит.
– У тебя весь гардероб в клеточку, даже пижама.
– Но я же в ней не пишу.
– Паста вредная, от нее бывает рак.
– «Раки – это к драке».
– Девочки, хватит говорить глупости. Поля, не рисуй на себе. Я куплю тебе блокнот.
– У тебя на мой блокнот денег не хватит.
– Хватит.
– Это не манипуляция. Ты сама предложила.
– Смысл манипуляции в том, чтобы предложить самой.
– Молчи, козявка, тебе еще рано голосовать.
– Собираешься баллотироваться?
– Да не выбаллотироваться.
– Ешьте уже, сейчас все остынет.
– Ненавижу морковку.
– А раньше любила.
– Раньше закончилось.
– У нее интервальное голодание.
– Это как?
– Это когда восемь часов ешь, а шестнадцать не ешь.
– Какой ужас.
– Скажи это моей талии.
– У тебя просто осиная талия, дорогая.
– По сравнению с графиней Толстой?
– По сравнению с твоей глупостью.
– Козявки жгут?
– Сама козявка.
– От одного блинчика с тобой ничего не случится.
– Сказала Ева Адаму.
«Не хоти дальше»
Поля скрывается в ванной и сидит там сорок минут. Что можно делать в ванной сорок минут, Маша не понимает. Она сорок минут читает «Приглашение на казнь» и книгу тоже не понимает. Но ей нравится паук. Что он приходит. В этом что-то есть. Но с чем это что-то едят?