Мой папа — киллер

Веселов Сергей

Класс все понял.

На перемене Трушкин наплевал на свои обиды и сделал мужественный поступок. Он прямо заявил Королькову, что тот дурак. Полный, круглый и так далее.

— Меня не интересует, что ты там написал, — сказал Славка, — но надо быть полным идиотом, чтобы теперь, когда у тебя дела идут отлично, передавать записки Жмойдяк. Это большой нарыв Кренделя.

Леха лишь хмыкнул. Его воображение в этот момент рисовало пальмы, синее море и рыжеволосую Анжелку с неизменным бультерьером.

— Да

ладно тебе, Славка. Спекся давно Крендель.

— Дело твое, — Трушкин поджал губы. Напрасно Корольков не послушал соседа.

Как всегда, Трушкин был прав.

Нет, не спекся Крендель, вовсе не спекся. Когда Леха передал записку Анжелке, Крендель сурово нахмурился, и это означало, что тучи, которые давно уже собирались над Лехой, стали теперь стремительно, по-грозовому, темнеть.

Корольков не задумывался, почему в последнее время перестал звучать хэви-метал из крендельского окна — а задуматься стоило, потому что музыка заглохла не просто так.

Мишка готовился к реваншу. Он задумал вернуть себе былое положение в классе. Для этого он делал дома большой ремонт.

На отцовские деньги была нанята фирма, которая взялась за переоборудование Мишкиной комнаты. Если бы Корольков был наблюдательней, он бы непременно заметил, как время от времени к Мишкиному подъезду подкатывал черный микроавтобус «мицубиси». Из микроавтобуса выскакивали рабочие в синих комбинезонах, деловито что-то выгружали и тут же уносили в подъезд.

Сперва это была тяжелая металлическая дверь. Затем — специальные пластиковые, пористые плиты, шесть огромных пирамид. После этого микроавтобус привез какие-то особые оконные переплеты и двенадцать банок быстросохнущей финской краски…

Королькову даже в голову не пришло связать рабочих из черного микроавтобуса «мицубиси» с Мишкой Кренделем. А зря.

Все мысли Лехи Королькова были заняты Анжелкой. После случая с запиской он раздобыл ее номер телефона. Трушкин, хоть со скрипом, но все-таки дал.

— Самоубийца ты, Леха, — сказал Славка кисло. — Теперь засекай время. Дни твои сочтены.

Леха не стал засекать время. В тот вечер он позвонил Анжелке и заявил, что безумно любит собак, в особенности бультерьеров. Между строк это должно было означать, что Анжелка в нем не ошиблась.

И начались ежевечерние прогулки, которые тоже быстро стали темой для школьных разговоров.

За прогулками внимательно наблюдал из окна Крендель, в то время как рабочие заканчивали переоборудование его комнаты.

— Эй!

Леха оглянулся. Затем, передав Анжелке поводок Джимми, он вразвалочку подошел к Цыпе.

— «Эй» — это не про меня, догнал? — Голос Королькова был негромок, но достаточно грозен. — Тебе что, Крендель не объяснял, как ко мне обращаться?

Цыпа побледнел.

— Для корешей я Леха, а для тебя, заморыш…

— Так Крендель же тебя и зовет, — перебил, волнуясь, Цыпа. — Пошли быстрее.

— Что,

прямо сейчас? — Леха сузил глаза и оглянулся. Анжелка вытаскивала из кармана и скармливала бультерьеру какие-то кусочки.

— Да, сейчас. Пошли!

Жан-Клод Ван-Дамм на месте Лехи просто послал бы настырного визитера к черту, причем одним ударом. Но Корольков, во-первых, не умел посылать одним ударом, а во-вторых, был не один, а с дамой.

Поэтому Леха поступил, как Шон Коннори в роли агента 007. Галантно извинившись, он оставил Анжелку наедине с Джимми, а сам отправился вслед за Цыпой.

Как оказалось, тусовка металлистов в полном составе расположилась на скамейке возле Лехиного подъезда. Крендель был мрачен; остальные, напротив, смотрели на Королькова с диким любопытством.

— Металл суров, — сказал Леха. — Что надо?

— Помнится, однажды вечером я слышал, что упаду, — произнес Крендель, вставая. — Так вот, я желаю упасть. Но если я не упаду, упадешь ты.

Очень интересно, пронеслось в голове Королькова. Это что же, бунт на корабле?

— Ах, это! — Леха сделал вид, будто вспомнил. — Ха, делов-то… Только предупреждаю, — став внезапно серьезным, он обвел компанию настороженным взглядом, — весь «дипломат» я вам не вынесу. Что удастся, то удастся…

Вся компания недоуменно переглянулась. Крендель словно язык проглотил.

— И еще, — добавил Леха, не давая тусовке опомниться. — Все вопросы ко мне после этого прекращаются. Уразумели?

— М-угу, — вырвалось у Черепа. Мишка посмотрел на здоровяка с досадой.

— А то кореша моего папашу и так уже достают, — подлил Леха масла в огонь. — Что это за базары, мол, пошли — на четвертой улице одного очень известного академика.

Оставив аборигенов под впечатлением последних слов, Леха скрылся в подъезде.

Ничего страшного, думал он. У него есть что им показать.

— Зря ты с ним так, Мишка, — сказал Блэкмор. — Тебе что, жить надоело?

Остальные поддержали Дроздовского общим гулом. Но Крендель имел свое мнение.

— Дурит он нас, офигенно дурит, — сказал Мишка, крутя головой. — Это я вам точно говорю.

— Сам же раньше верил, — Блэкмор с недоумением смотрел на Кренделя. — Мы — нет, а ты — верил…

— Да не верил я, — ухмыльнулся Мишка. — Просто…

— Просто Корольков со Жмойдяк теперь ходит, — послышался вдруг голос.

Крендель задохнулся. Кто это сказал, Цыпа?

— Ну, амеба сушеная, повтори, что вякнул?

— Шуток не понимаешь? — жалобно пискнул Цыпа, но увернуться не успел.

Мишка всадил ему обеими ладонями в грудь, и Цыпа моментально слетел со скамейки. В воздухе затрепыхались его кроссовки.

— Я те копыта повыверну… — шипел Крендель, вставая на скамейку коленом и хватаясь за Цыпину ногу.

— Мишка, хватит. — По рукаву с заклепками шлепнула толстая ладонь Черепа. — Корольков сказал, шум не поднимать.