Мой папа - плейбой
Шрифт:
«Понятия не имею, о чем ты!»
На самом деле Марго догадывалась о том, что Ставински имел в виду. Несколько часов назад она в прямом эфире смотрела игру Вашингтона. Игру, в которой Бо был очень хорош. Больше, чем просто хорош. Он был идеален. Именно для этого он родился и жил. Для того чтобы рассекать своими Бауэрами лед.
«Бо дерьмово начал сезон, но сегодня я понял, что его еще рано списывать».
«О да! Не торопись».
Списывать Связерского? Ни в коем случае. Это его жизнь! Его стихия. Она с жадностью следила взглядом за его стремительно перемещающейся
Пит прав. Бо начал сезон не очень удачно, и, признаться, Рита чувствовала из-за этого себя виноватой. Он переживал. И это все накладывало отпечаток на его игру. Но сегодня ночью, на встрече с «Атлантой», все изменилось.
«Ну, так ты признаешься, что ты сделала с Бо? Согласилась выйти за него? Приехать на одну из игр?», — продолжал гадать Пит. — «Наш парень как будто парил сегодня».
Рита закусила губу. Она догадывалась о причинах. Но Питу она ни за что бы в этом не призналась. Жар обдал щеки и молнией пронесся по телу. Дыхание участилось, стоило только вспомнить, что произошло накануне.
Как она и думала, пресса прознала о том, что Марк — сын Связерского. Наверное, это было нетрудно. Все же — Связерский записан его отцом, и вряд ли в их стране много Богданов Владимировичей Связерских. Их стали преследовать репортеры. Ну… как преследовать? Ошивалось несколько человек и у их дома, и у школы Марка, и в спорткомплексе, где он занимался. Конечно, их внимание было не сравнить с вниманием к каким-нибудь голливудским звездам, но впечатлительному ребенку и этого было вполне достаточно. Марик злился, и Рита боялась, что однажды он просто сорвется.
Она вообще очень за него боялась в ту осень. Марк… стал другим. Более скрытным, замкнутым. Ему пришлось повзрослеть и столкнуться с житейской правдой чуть раньше, чем Рита была готова. Когда Богдан с Машей заглянули к ним, перед отъездом в аэропорт, Марик даже не вышел. Связерский сам пошел к сыну. Он сказал ему практически то же, что и самой Маргарите.
— Я не горжусь своими поступками, Марк. Мне бы хотелось исправить свои ошибки и переиграть эту игру, но ведь ничего уже не изменить… А потому все, что мне остается — зная, что я потерял, просто надеяться на то, что ты дашь мне еще один шанс. Я… черт! Я… действительно тебе задолжал — внимания, заботы, любви. Подарков…. — хмыкнул Связерский. — И я больше всего хочу отдать тебе эти долги, всей душой хочу… Вот. Тебе вроде нравится фотография… С мамой я поговорил. Она не против.
Марк скосил взгляд на сумки с оборудованием. Плотно сжал губы и отвернулся к окну. Он не принял подарок, но и не отказался от него. Богдан кивнул и поплелся из комнаты.
А потом эта пресса! О том, что отец Марка — Богдан, узнали в школе и на катке. И не сказать, что ее сын обрадовался такому вниманию.
— Вчера они ездили на игру в область, — отчитывалась Рита перед Богданом, покрывая лаком ногти на ногах.
— Я видел. Тренер присылал мне пару видюх. Он молодец.
— Думаю, тебе стоит об этом сказать.
— Марку? Я не уверен. Почему-то он избегает этой темы. Совсем.
Рита вскинула голову и с удивлением посмотрела в монитор на изображение голого по пояс Связерского.
— Странно. Тебе не кажется? С кем ему еще обсуждать свои хоккейные достижения, как не с тобой?
— Вот и я не понимаю. Чего уже только ни передумал.
— Хм… Попробую его попытать… — задумчиво протянула Рита, вытягивая вперед ногу и внимательно разглядывая результаты своей работы. Нежно-розовый лак лег довольно красиво.
— Малыш… Ну, разве так можно? — застонал Связерский.
— Что? — невинно поинтересовалась Рита.
— У тебя шикарные ножки… А я очень соскучился. Очень…
Его голос звучал несколько приглушенно и сипло. Помехи в связи? Или ее плейбой приболел?
— Расстегни пуговичку…
— Что?
— Расстегни пуговичку… Покажи мне себя, детка.
— Бодя… Скажи-ка мне, милый, — Рита облизала пересохшие губы, — где сейчас находится твоя рука?
— Там, где ей самое место, когда тебя нет рядом. Ну же, детка… Сними это чертово платье! Я хочу на тебя посмотреть.
Рита открыла рот. Помедлила, а потом со всех ног бросилась к двери и, закрыв ту на защелку, жадно вдохнула. Они были порознь без малого три месяца. И все это время обходились без секса. Не до этого было, совершенно. Переживания, страхи, сомнения…
— Малышка, ну же! Иди ко мне…
Рита стащила через голову рубашку и предстала перед Богданом в одном белье.
— Ты совершенно испорченный! — прошептала Рита, задыхаясь. Увязнув в проблемах сына, в своих собственных чувствах, она и не догадывалась, как сильно её тело нуждалось в разрядке.
— Еще какой… Поласкай себя…
— Что?
— Поласкай себя для меня. Сдвинь трусики и просто сделай это. — Богдан чуть сместил расположение камеры так, что теперь ей стал виден его ствол, по которому в медленном темпе скользила рука.
— О господи, Бо!
— Ну же, детка, давай, прикоснись к себе… Ты мокрая?
В общем… Да, Рита знала, что так сильно воодушевило Связерского. Да чтоб его! Она и сейчас горела, стоило только вспомнить о том, что случилось. Ей было так хорошо, что приходилось глушить собственные стоны подушкой. Она кончала, как сумасшедшая, с жадностью наблюдая, как то же самое происходило и с Богданом.
«Может, он, наконец, взял себя в руки», — ответила Питу, отложила телефон и снова улеглась на подушку. На улице шел мерзкий ледяной дождь, и выбираться из кровати не хотелось совершенно.