Мой плохой мальчик

Мельникова Надежда Сергеевна

— Я понял, Жанна Кирилловна. Это довольно-таки частая проблема, ведь сколько хороших работ испорчено студентами, неправильно подобравшими цвета. Ну и для решения можно поискать похожие примеры у мастеров.

У него умные глаза и хорошо поставленная речь. И это тоже отчего-то выводит меня из равновесия. Лучше бы он был просто глупым и озабоченным. Вон как Семененко, который вообще меня не слушает и заглядывается на грудь Горбачевой. Правда, подобающе будущему художнику заглядывается: тихонечко ржет и зарисовывает сиськи

одногруппницы на листочке. А Волков вместо «похерено», говорит «испорчено».

— Молодец, Волков, — выдавливаю из себя силой. — А теперь давайте попробуем написать осеннюю композицию. Предлагаю выбрать один доминирующий цвет, а затем дополнительный цвет для акцентов. Например, охру использовать как фон, а горчичный или медовый как дополнительный цвет — для выделения основных элементов картины. Катюшенька, раздай, пожалуйста, цветовые схемы. — Прохожу между рядами мольбертов.

— А почему я — Волков, а Орлова — Катюша? — шепотом интересуется мой студент, когда я вынуждена застрять возле одного из шкафов рядом с его мольбертом.

Нервничаю, никак не могу найти нужные, обещанные студентам схемы.

Распсиховавшись, дергаю все ящики подряд. И, пошатнув шкаф, не замечаю, что стоящая наверху коробка с предметами для натюрморта: посудой, сложенной бумагой, пластиковыми фруктами, сосудами — грозится упасть мне на голову.

— Аккуратнее, Жанна Кирилловна, прибьет ведь. — Подскакивает — единственный из студентов! — Волков.

Он бросается ко мне так быстро, что я даже вздохнуть не успеваю. Спасает.

И благодаря росту и силе легко придерживает шкаф, задвигает коробки на место.

На мгновение наши взгляды соприкасаются. Меня захватывает синева его глаз. И хоть я скоренько отворачиваюсь, понимая, насколько мои ощущения неуместны, все равно торможу, почувствовав странную магию, сковывающую меня по рукам и ногам.

— Спасибо, Волков, — прочистив горло. — Держи, Катюш. — Сую студентке схемы.

А Андрей, усмехнувшись, отходит. Да, я все равно не назвала его по имени. Но это мое дело, как обращаться к своим студентам.

Быстро сажусь на место, устраиваясь за преподавательским столом. Несколько раз меняю местами карандаши и ручки.

Затем объявляю:

— Уважаемые студенты-первокурсники, у вас сорок пять минут.

Обычная пара, все совершенно как всегда: сейчас нарисуют, сдадут листы и пойдут на следующее занятие.

Вот только, вскинув голову, я снова натыкаюсь на дерзкий взгляд, такой жаркий и цепкий, что ему невозможно противиться.

Я пытаюсь игнорировать ситуацию, отвлечься. Привлекаю разум и здравый смысл. Ему девятнадцать! Он всего лишь пацан! Я его преподаватель!

Уткнувшись в бумаги на столе, пишу план. Но в груди само по себе расцветает странное и абсолютно некомфортное ощущение.

Глава 4

Дождавшись звонка с урока, я не двигаюсь с места. Переплела

пальцы рук, оперлась локтями о стол и смотрю перед собой. Жду. Студенты поднимаются со своих мест, собирают вещи и по очереди идут ко мне. Кладут свои работы на край стола. Это всегда интересно и в то же время волнительно. Уже с первых пар видно, кто у нас тут Николай Константинович Рерих, а кто просто переоценил свои возможности. В любом случае все сдавали экзамены, поэтому все умеют рисовать.

В этом году ребята сильные. Даже Семененко я не могу назвать бездарностью. Ленивый просто. Если будет работать, то сможет подтянуть свои навыки.

Передо мной множатся рисунки золотых листьев, местами грязь и потертости. Некоторым ученикам нужно поработать над подачей и техникой.

Начинаю собираться, складывая листы в папку, проверю позже и, сравнив, решу, кому какие ставить оценки. Хотя уже сейчас вижу общую картину и понимаю, как действовать дальше, каким образом составлять планы занятий.

Залюбовавшись эскизом Орловой, не сразу замечаю, что рисунки сдали не все. Одного не хватает.

Поднимаю голову, выискивая недостающий лист, и в этот момент ко мне на стол ложится последняя работа. Я просто в шоке.

Никак не прокомментировав то, что изображено, Волков кладет свой рисунок на стол, стремительно покидая аудиторию. А мне остается только удивленно рассматривать его творчество. И все просто супер.

Только это не осень. Это я! Сидящая за столом. Мои волосы, руки, плечи. Моя блузка с тщательно прописанной округлостью груди.

— Волков, стойте! — кричу ему вслед.

Но он, как обычно, не слушается.

Меня это злит. Нарисовано шикарно, вопросов нет. У него великолепное чувство формы и цвета. Он отлично передал портретное сходство.

Но я вообще-то задала рисовать осень! Он мой ученик и обязан рисовать чертову осень! Какого хрена он постоянно выводит меня из равновесия?!

Вот будет у нас тема «Тетки в блузках», пусть рисует теток в блузках. А сейчас на повестке дня осень! С листиками, грибами и сухими ветками.

В совершенно растрепанных чувствах вылетаю в коридор. Будь я умнее, я бы просто влепила ему неудовлетворительную оценку и отчитала бы при всех на следующей паре, но я зачем-то быстрым шагом иду за ним.

— Волков, немедленно вернитесь!

Упрямый, избалованный, чересчур много мнящий о себе малолетка. Он даже не оглядывается, просто исчезает в толпе студентов.

Вот же придурок! Что он себе возомнил? Зачем сделал это? Я сказала рисовать осень, значит надо рисовать осень. Интересно, на высшей математике он тоже решает не то, что задали, а что приспичит? Прибила бы!

Но в этот момент к кабинету сворачивает старший преподаватель Светлана Алексеевна Каретникова.

Я тут же возвращаюсь и прячу рисунок Волкова, словно это нечто постыдное и запретное.