Шрифт:
Глава 1. О старых мужьях и молодых любовниках
— Тебе понравилось, моя розочка?
Нежные пальцы Патрика поглаживали мой бок. Нежно-нежно. Приятно, не могу не признать, Патрик знает, как доставить удовольствие женщине. Ноги только у него холодные. И когда он свои холодные пытается подсунуть под мои — погреться, меня аж передергивает. Но в остальном… вот как бочок мне поглаживает — просто чудесно.
— Ты просто жеребец, моя радость! — сказала я. — Это лучшая ночь
Патрику нравится, когда его хвалят, аж распирает от гордости и удовольствия, светиться начинает. И стараться начинает, надо признать, втрое больше. Так что для меня похвалить его — сплошная польза.
Улыбается довольно… самодовольно, скорее, ну и пусть. Но глядит на меня с обожанием, и осторожненько, изящненько раскладывает мои локоны по подушке. Нравится ему. Ох, сколько сил приходится убивать, чтоб закрашивать в этих локонах седину и вовремя осветлять отросшие корни! Патрик седину не выносит. Молчит, конечно, но у него сразу губа брезгливо дергается. И тут уж… Как говорит Шибел: «Хочешь молодого любовника — терпи». Патрик на десять лет меня моложе. На одиннадцать. Но красавчик — просто невозможно! Пожалуй, самый красавчик из всех моих. Имею я право развлечься? Взрослая женщина, никому уже ничего не должна…
— Хочешь еще? — улыбается Патрик. — Или велеть им принести завтрак?
Я бы поспала, право слово! И спина болит после таких упражнений.
А Патрик уже второй рукой меня гладить полез. Жеребец! Что б его… Не зря я его соблазняла. И голубые глазки блестят так азартно. Он целует меня в шею… подбородок у него совсем не колется, Патрик вечером, перед тем, как в постель лезть, брился и прихорашивался два часа, я аж ждать устала, думала от скуки усну. Надо было и спать, а то сейчас с ним не поспишь…
А он уже…
— Леди Айлин! — вдруг крик дворецкого за дверью. Почти напуганный, но скорее возмущенный. — Миледи! Тут ваш муж!
И конский топот, возня, словно моего мужа кто-то пытается в спальню не пустить. Но не дворецкий точно, он бы не справился, и связываться бы не стал. Что там у него?
Какого черта? Мы ведь договорились.
А Патрика подбрасывает на кровати. Он в панике, почти в истерике. Попасть под горячую руку моему мужу в здравом уме не захотел бы никто.
С треском распахивается дверь. Этард на пороге. Здоровый, как лось, взлохмаченный, красный, словно всю дорогу от Кетнаха он бежал.
Патрик уже пытался было влезть под кровать, спрятаться, но не успел, только на коленки встал, голову под кровать почти засунул.
— Ты! Как тебя? Глоссери! — рявкает Этард, пытаясь отдышаться. — Пошел вон отсюда!
Патрик подскакивает снова, отползает, затравленно оглядывается в поисках штанов, но они, если не изменят память, остались на лестнице. Дико мечется, хватает одеяло, заворачивается. И это притом, что я без одеяла остаюсь совсем голая на кровати.
— Какого черта? — говорю я. — Нэт, что происходит?
Не спеша поднимаюсь, беру кружевной пеньюар, накидываю. Я свое не теряю. Да и остаться голой
Он стоит, тяжело дышит, опираясь одной рукой о дверной косяк, навалившись. И правда бежал? Пот с него ручьем льет, лицо идет бордовыми пятнами, даже смотреть страшно, так, словно вот-вот удар хватит.
— Гони своего… сосунка… — почти через силу говорит он, дыхания не хватает. — Скоро здесь Гордан будет со своей сворой и… — сглатывает с усилием. — Короче, Айлин, твоя репутация должна сегодня быть кристально чиста. Гони пацана в задницу.
— Да как вы смеете! — пытается пискнуть Патрик, поняв, что убивать его не будут.
— Это мой дом! — рявкает Этард так, что стены трясутся. — Пошел вон!
Патрик что-то возмущенно бурчит под нос, но осторожно пятится, прикрывшись моим одеялом.
— Что-то случилось? — говорю я. Мне это не нравится.
С Этардом у нас давно друг к другу никаких претензий, никто не лезет в чужую жизнь, живем отдельно. Главное, совсем уж черту не переходить, в рамках приличий, и друг другу не мешать. Больше двадцати лет… сколько можно? Свой долг я давно исполнила, наследника родила, а больше не требуется.
— Меня обвиняют в государственной измене, я… — говорит Этард, переводит дыхание. — Сейчас, подожди, голова кружится.
Он опирается о стену второй рукой, руки трясутся, да и ноги тоже.
— Сядь, — говорю я.
— А, да… — соглашается он. И прямо так, в дверях, сползает на пол, садится, прислонившись к стене спиной. Почти со стоном.
— Ты бежал что ли?
— Бежал, — соглашается он, ерошит волосы на макушке. — У меня лошадь сдохла… загнал… еще у Синего моста. Ну и… времени нет. Мне к вечеру в Кетнахе быть надо. Я думал ты в Оване, а ты здесь… Ну и правильно, что так… — вздыхает, смотрит на меня. — Слушай, к тебе скоро придут.
В Оване наш родовой замок, и крутить шашни с Патриком там не очень уместно, слишком на виду, поэтому тут.
Но все это не укладывается в голове. Я даже не понимаю, с чего начать укладывать…
Загнал лошадь, бежал… но это больше пяти миль! И в Кетнах опять?
Какая измена, черт возьми? Он всегда был предан Джону, как верный пес!
— Когда придут, мне сказать, что я тебя не видела? И не знаю, куда ты подался? Ты ведь бежишь от них?
— Нет, — он мотнул головой. — Я вернусь, они знают, что был. Скажи им, что ты ничего не знаешь, и вообще со мной никаких дел. Хорошо? И Киту скажи…
Закрывает глаза, сидит неподвижно, прижавшись к стене затылком.
— У меня, и правда, с тобой никаких дел, тут даже врать не надо.
Я смотрела на него, пытаясь понять. Никаких. За последний год мы виделись дважды, и то мельком, на официальных приемах во дворце. Но Кит…
— Кит этого так не оставит.
Если Этарда обвинят в измене, то и Кит, лишится всего, герцогом ему, скорее всего, не бывать… Черт. Этард, сукин сын! Да как он мог! Свинья! Ладно обо мне, но он не думает о сыне?