Мой прекрасный негодяй
Шрифт:
Она настояла на том, чтобы поскорее переодеться, поэтому он предоставил ее коробки заботам слуг, а сам тем временем отвел лошадь фермера на конюшню. Ухаживать за лошадьми было отличным способом держать руки занятыми, пока его ум напряженно работал над какой-нибудь очередной головоломкой. Большую часть своей молодости он жил умом, и в ритмичных, машинальных движениях, которыми он чистил лошадь, было нечто, неизменно способствовавшее мыслительным процессам. Недаром самые лучшие идеи обычно приходили ему в голову не в лаборатории, а на конюшне.
Само собой, теперь с наукой было
Что ж, вот он наконец и вернулся к ним – только для того, чтобы быть одурманенным, избитым и брошенным в деревне собственными родными. И все это, вместе взятое, сулило весьма занятное продолжение во второй половине дня.
Давенпорт снова вспомнил о том, как мисс Чопорность вынуждена была извиниться перед ним за свою вспышку, и довольно хихикнул. Слова и впрямь как будто застревали у нее в горле. Зрелище стоило того, чтобы свалиться вместе с ней с лошади в грязь, лишь чудом не сломав себе при этом шею и не вывихнув ногу. Он все еще мог чувствовать под собой мягкие, округлые формы ее тела и ту соблазнительную ложбинку в форме буквы V между ее бедрами…
Принимая во внимание его ушибы, его должно было скрутить от боли, но когда он смотрел прямо в эти пылающие гневом золотисто-карие глаза, он не испытывал никакой боли.
Давенпорт закончил чистить огромного мерина и сунул монету в руку одному из конюших:
– Эта лошадь с фермы Пруэтта. Отведи ее обратно на ферму и передай хозяину слова похвалы и благодарности от графа Давенпорта.
Затем, чуть ли не потирая руки в предвкушении, он крупными шагами направился к дому.
Ротем-Грейндж представлял собой порядком обветшавшее строение, чьим главным украшением служили изъеденные молью драпировки, средневековая на вид мебель и собачья шерсть. Пахло здесь лишь немногим лучше, чем на псарне. Женской прислуги нигде не было видно, чем, вероятно, объяснялась царившая здесь атмосфера запущенности.
Как такая благовоспитанная и утонченная девушка могла жить в подобном месте? Он сам отнюдь не отличался разборчивостью, но эта неряшливость претила даже ему.
Давенпорт услышал голоса, доносившиеся из комнаты, дверь в которую была закрыта. Не все они были мужскими. Сдвинув брови, граф постучал. Чей-то грубый, хриплый голос крикнул в ответ: «Войдите!»
Зрелище, представшее его глазам, повергло бы любую девушку в нервную дрожь. Ему случалось видеть такие оргии в борделе. В камине бушевал огонь, без сомнения, для того, чтобы обогреть целые акры обнаженной человеческой плоти, трясущейся и скачущей по комнате, словно какие-нибудь дикари.
Присмотревшись, он понял, что в комнате находилось меньше людей, чем ему показалось вначале, – четыре женщины и двое мужчин. Женщины, судя по всему, развлекали хозяев дома, исполняя некое подобие стриптиза и носясь полураздетыми или почти
Давенпорт узнал Тома Девера, которого помнил по совместной учебе в Итоне. Том был крупным мужчиной, более коренастым, чем он был в школе, большим любителем псовой охоты, с грязными белокурыми волосами и разбитым носом. Его младший брат Бенедикт был еще крупнее. Оба они развалились в мягких креслах, одетые в одни рубашки, с жадностью поглощая вино прямо из бутылки и давая непристойные указания своим гостьям.
Ах да. Братья, вместе предающиеся разврату…
– Бог ты мой! Да это ж Давенпорт! – воскликнул Том, уставившись на него осоловевшим взглядом.
– Кто? – проворчал Бенедикт, не сводивший глаз с потаскушек.
Давенпорт почувствовал, как что-то холодное и мокрое уткнулось ему в ладонь. Обернувшись, он заметил спаниеля, который умоляюще смотрел на него снизу вверх. Он открыл дверь, и животное тут же ринулось прочь из гостиной, словно его выпустили из клетки.
Одна из девиц, темноволосая и розовощекая пышка с большими грудями, скользящей походкой направилась к нему.
– Привет, красавчик, – промурлыкала она низким хрипловатым голосом. – Не хочешь немного развлечься?
Лорд Давенпорт посмотрел на нее и улыбнулся.
Едва Хилари переступила порог холла, как ее приветствовал дружный пронзительный лай. Приглушенный шум от множества лап становился все громче, и вот ее уже обступила целая свора собак, радостно вилявших хвостами. Рассмеявшись, Хилари слегка оттолкнула любопытные мордочки подальше от своих юбок, попутно почесав каждого из охотничьих псов ее братьев за ухом. Те в ответ обслюнявили ей все руки, оставив на них и на одежде немыслимое количество шерсти.
Ей следовало бы больше заботиться о своей внешности, однако ее пелисс и без того был таким грязным и растрепанным, что собачья шерсть вряд ли могла особенно ухудшить дело. К тому же это приветствие оказалось единственным, ожидавшим ее по возвращении домой.
– А, вот ты где, Люси!
Ее любимица, пойнтер, которую из-за старости уже не брали на охоту, прижалась к бедру Хилари, терпеливо ожидая своей очереди. Девушка в ответ ласково потрепала ее бархатистое ушко. Но тут из темного коридора, зловеще сверкая глазами, появился седеющий слуга. Его громовое «А ну, вон отсюда!» заставило всех собак убраться из холла. Люси, прихрамывая, плелась в самом хвосте.
– Здравствуйте, Ходжинз, – произнесла Хилари, стягивая с рук мокрые перчатки. – Мои братья дома?
– Ну да, мисс. Если можно так сказать. – Он взял у нее перчатки, а потом осторожно принял из ее рук насквозь промокшую шляпу.
– Боюсь, с этой шляпой мне придется расстаться. Видите ли, я… э-э-э… со мной произошел несчастный случай.
Несчастный случай, имя которому Давенпорт.
Хилари поднесла к губам кончики пальцев, вспомнив тот самый поцелуй, что предшествовал ее падению в грязь. Сама мысль об этом вызывала у нее жар и ощущение неловкости, вплоть до головокружения, как будто она падала с лошади снова и снова. О Боже, ей просто необходимо было немедленно взять себя в руки.