Мой приятель Молчун

Володихин Дмитрий Михайлович

Ну эта... Отцу Василию, понятно, я спасибо сказал, а покоя никакого не получил. Весь в смущении. Вотак.

Ну эта... Молчун, понятно, спрашивает меня: «Доволен?» И я, понятно, говорю ему, что да, мол, доволен. Я, значит, теперь отмалчиваюсь, а ему, вишь ты, интересно, чего там. Я вроде как он, а он вроде как я. Как я объясню-то ему все эти дела? Летим обратно. Ну, с самим Молчуном выходило яснее ясного. Прав поп: совестно его бросать. И надо бы, уже припекает... а совестно. Оставаться придется. На Бога я, фрэнд, понадеялся, что от смерти или какой другой беды избавит... Еще на родителей мысли мои зашли. Вот как их простить? Они ж меня продали. А если б я сгинул на хрен? Раз двадцать мог бы сгинуть. Запросто. На руднике это очень даже запросто. Пернуть не успеешь. С их стороны, значит, вышло прямое злодейство. И я старался, и с той стороны заглядывал, и с этой, а никакой типа зацепочки,

чтоб их простить, никак найти не мог. Вотак. А потом меня чисто перещелкнуло: я ж не хочу их простить! Мне ж удобнее их за уродов держать. Сам я кто? Да никто, кусок дерьма. Школа, потом три года частного извоза, потом год рудника. Семнадцать лет мне, а ничего больше у меня нет, и не видно, когда моя жизнь на крутые дела и большие бабки повернется. Даже бабы порядочной и той у меня нет. Вообще никакого толку... А пока, значит, я папашу с мамашей не простил, есть кому в моих бедах виноватым быть. Значит, сам я имею полное право жить охламон охламоном. Простить всегда можно, только чаще всего очень не хочется, прикинь, фрэнд. Что теперь? Теперь только подумать осталось, вот если б я хотел их простить, как бы я их злодейство обошел? Да просто бы я обошел его. Это я, я знаю, как там говенно, на руднике, и что люди там в момент загибаются, и что никуда, кроме рудника, с моими статьями не попасть. А они, лохи, уши развесистые, простые оба как банка пива или дешевый чип в башке. Они знать ничего не знали. Думали, наверно, козлы: сынок-придурок отсидит тихо год, выйдет, остепенится... А ведь еще чуток, и мне бы загреметь по хорошей статье, по настоящей, потому что жизнь у нашей кодлы была крутая, а бабок на нуле, и мы уже итак типа кой-чьи карманы подчищали до чистого... Ладно. Может, и не знали они. Даже скорей всего не знали. После рудника искали они меня? Искали. Встретить хотели? Хотели. Да я сам им не дал... Вотак.

Ну эта... Повеселело мне. Сижу я, вишь ты, лыблюсь, наверно, Молчун потому что рожу мою разглядывает и тоже лыбится. А я тут решаю, может, кинуть им весточку, паразитам моим, а? Завязался, значит, узелочек в моей башке. Не сразу, правда. Но получилось. Прикинь. И сидит рядом со мной мужик двадцати шести лет, надо ему, чтоб я никуда не делся, чтоб я чисто не свалил... Ну, надо ему, так и ладно. Типа дровосеком пока заделаюсь. Все лучше, чем нищим побираться... И я его так это нормально по плечу хлопаю, ну и говорю: «Да ты не вибрируй, братан, никуда я...» Оба!

Ну эта... Падаем мы. Последний мандец наступает. Я и докукарекать не успел, а наша эта хрень в воду грянулась и, значит, на дно идет. Череп у меня трещит, потому что черепом я об что-то приложился как положено. Чуть мозги не расплескал. И вижу я, как Молчун матерится по-своему и все пытается, значит, что-то там задействовать, что форцать перестало, но ни хрена у него не выходит. Ну или выходит... как раз – хрен. По-английски, фрэнд, этот хрен будет «маздай». А вода уже вокруг зеленая с пузыречками... Хлюп! Сели мы. На самое дно. Черные разводы по сторонам, это, значит, ил поднялся, водоросли, рыбки, как в аквариуме... Молчун мне и говорит: «Я поднять машину не могу. Аварийная служба тоже почему-то не вызывается. Но нам нельзя, Ян, сидеть в бездействии. Ил нас засосет, и дальше будет очень трудно выбраться... Так что я открываю фонарь, и мы всплываем. Ты плавать умеешь?» – «Угу. Где мы, мать твою?» – «Озерко у меня рядом с усадьбой помнишь?» – «Ну». – «Мы в нем. Пять метров воды над нами. Максимум семь. Риск невелик, Ян». – «Твою мать!» – «По счету три...»

Ну эта... Полна пасть грязи у меня. Тригоссподабогараспроматьтак. Въезжаешь, Джонни? Молоток.

Ну эта... Сидим на берегу, обсыхаем. Он грит: «Невероятное совпадение... Одновременно отказала электроника и отключилась связь с диспетчерской. Они должны были удержать нас в воздухе или мягко посадить – по лучу. Не может быть, Ян, этого просто не может быть». – «Может». – «Не понимаю». – «Да все ты понимаешь. – Я уже разозлился, как со щенком он со мной типа, что ли? – И я давно, видишь, врубился». Молчит. Сказать ему нечего. Плакать на руднике разучился. Без водки не плачется ему. А если б я типа не задержался чуток? Ну, у попа. Чуток побольше не задержался бы для беседы, а? Прикинь. Эта б его долбаная электроника гробанулась бы, пока мы летели. А мы на такой высоте летели, что от нас бы тогда и перьев не собрать. Повезло нам, как раз в жизни везет. А второй раз уже так не везет. Ладно. Короче, спрашиваю у него: «Молчун, ты типа не хочешь на Терре пожить? С твоими бабками будешь там как слон в зоопарке – на всем готовом... И я рядом буду. Устроиться помогу, если что». Он вздыхает чисто баба над дырявой колготкой: «Разве можно по своей воле

уйти из рая?» – «Да ты офонарел! Какой тебе тут рай!» – «Это ты так думаешь. А я свою землю очень люблю, Ян. Я ради нее восемь лет... И если... даже... она... они... я все равно отсюда...» – Ну, рожу сморщил, а слезы однохренственно не текут. Я ему: «Ты точно решил, мужик? По-моему, ты ошибку делаешь». – «Может быть, Ян. Но я от своего дома не отступлюсь. За пределами Вальса мне места нет. Вернее, я сам другого места для себя не хочу». – «Твердо?» – «Да. Я уже думал». Чо мне делать-то? Вроде и я все решил. Там, в воздухе. Но никто ж мне не сказал, что шкуру тут свою каждый день на кон ставить придется. Ну или типа. Я так не могу. Я живой человек. Эти игрушки мне во где! И вот здесь я не хочу, а говорю: «Сам подохнешь и меня угробишь. Я с тобой не останусь». Думал, он расстроится. Смотрю, нет! Какое там. Заулыбался, типа его от неудобства избавили. И грит: «Прости, что подверг тебя опасности, Ян. И спасибо за твой визит. Я несколько ожил... Сегодня ночью я приобрел для тебя место в лайнере. Ты отбываешь через десять часов, и я даже не знал, как тебе об этом получше сообщить. Думаю, антиграв службы доставки сташун’а по пути не откажет... На твое имя я приобрел домик в вашем городе Рио-де-Сан-Мартин. С таким расчетом, чтобы ты смог сдавать полдома. У вас, на Терре, тебя встретит банковский служащий. Он должен вручить тебе карточку... подлечить твои легкие там хватит. И еще немного сверх того... к сожалению, мои финансовые возможности далеко не беспредельны. Не знаю, чем еще искупить неприятности, которые тебе достались по моей вине...» – «Брезгуешь?» – «Да ты что! Я действительно не хочу потянуть за собой еще одного. С самого начала я проявил непростительное малодушие». – «Знаешь, ты вызови доставку прямо сейчас. А сколько надо, я на сташун’е вашем отторчу». Молчун закивал так понимающе. Чо он там подумал себе? Он подумал: вот Ян Данилевич от смерти лютой спасается. И ни хрена он не понял. Да я стоять чисто рядом с ним, таким святым из себя, просто не мог. Мне бы только его не видеть. Прикинь.

...Вот я и думаю, фрэнд, как он там сейчас, хренов Молчун? Э, братан, да ты типа совсем окосел. Губешками хлопаешь незнам чего... и какая же у тебя рожа красная! Что? Уже и понимать перестал? Да что тут понимать... Дерьмо я обыкновенное. Продал Молчуна, а потом бабки его взял. Слышь ты, восп, Джонни, заснул ты? Нет? Дерьмо я. Понял ты? Да, братан, хрен я лежачий, даже еще хуже... Чо? Чо? Для меня это хороший шанс на карьеру? Я тя правильно понял, Джонни? Я типа не ослышался? А хочешь по роже тебя шмазну? Как цуцика сапогом, а? Мне по роже тебе дать щас очень хочется, прикинь, восп! Ты... ты... гад! А он... Молчун... он как спаситель для них был. И для меня он был как спаситель... Нельзя, чтобы спаситель был один, понимаешь ты, рожа недоделанная? Нельзя так, нельзя, вот что хошь, а нельзя так, неправильно.

Э! А ты, чего тебе надо? Да не трясу я его, амиго, не трясу я воспа, вот, видишь, уже перестал... Да не пьяный я. Я не пьяный, я даже норму не выбрал, прикинь, мужик? Типа тоскливо мне... Все. Все, отпустил я эту красную рожу... счет мне давай, я валю отсюдова... Что он там лепечет? А? Не врублюсь никак... А? Я – сумасшедший? Я типа – мэд? Я типа – данки? Это я – сумасшедший? Совсем оборзел. Оба! Да не трогай ты меня, парень, не трогайте вы меня, ребята, черт, а ну! Сам уйду. Так, блин, хотелось мне разок засветить фотку этому воспу, все, засветил, свободен... нет, не надо ментов... слышь, братан. Ты русский или нет? Латино? Ну один хрен ты наш, не надо ментов... два тарифа я плачу и за такси для этого урода тоже... пойдет? Давай, это, помоги мне его поднять. Он грит, я сумасшедший... Да черта лысого! Я – нормальный! Это я-то как раз нормальный и есть. Просто плохо мне... Ты понимаешь, как мне плохо, парень? Ни рожна ты не понимаешь. Чем отличаюсь? Да не такой я, как он, парень... Мозги – это не все, парень... Именно. Ты понял, мозги – это не все, парень. Погоди. Прислони его. Давай. Во-от так. Подожди чуток, еще две гривны – с меня. Так подождешь? Дарма? Ну спасибо, братан... Я... сейчас... я... две минуты всего...

Диспетчерская! Диспетчерская! Да что ж ты не вруба... Диспетчерская, мать твою, дай мне разговор с Вальсом... Да, с планетой Вальс. Стоимость? Да плевать мне, я заплачу, я разденусь, но заплачу, не вибрируй, девка, твое дело счет отправить... Да быстрее же ты, дура, черт, ты пойми, пойми ты, ты только пойми меня... он один там... он не может быть один... он не должен быть один... должен быть кто-то рядом... обязательно... хоть кто-то – рядом.

Март – апрель 2002, Москва – Севастополь