Мой профессор
Шрифт:
— Так у тебя есть семья? Жена? — спрашивает она, сосредоточив свое внимание на барной стойке и нервно теребя салфетку. Она пытается придать своему вопросу беззаботный вид, но складывается впечатление, что ей пришлось набраться смелости, чтобы задать его.
— Нет ни того ни другого.
— Девушка?
Я качаю головой, впервые осознавая, что Триша заинтересована во мне.
Господи, неужели я настолько туп? Или немного пьян и очень рассеян…
Я часто думаю об Эмелии. На самом деле, всегда.
Наш разговор в моем
Понимаю, что фотография является не более чем неудачной шуткой. Я думаю, что, даже если бы информация об этом просочилась, администрация Дартмута отнеслась бы ко мне с пониманием и списала бы это на оплошность двух студентов, но я не могу быть уверен.
По крайней мере, они должны разобраться в этом. Есть вероятность, что они начнут официальное расследование, чтобы убедиться, что делают все возможное для защиты уязвимых студентов, и тогда это оставило бы меня на милость мельницы слухов. Слухи бы распространились, а подобные обвинения никогда не могут быть полностью стерты из общественной памяти. От одной мысли об этом у меня закипает кровь.
Эмелия должна знать, насколько это глупо. И должна понимать, что у меня нет выбора, когда речь идет о наказании. Это первый проступок ее подруги, но третий Эмелии.
Однако Эмелия не осознает, что я только сейчас начинаю понимать, что, даже если бы она абсолютно ничего не делала и каждый день сидела на моей лекции в полном молчании, сдала все тесты на отлично и написала отличную курсовую работу, даже если бы никогда не было никакой поддельной фотографии… она всегда будет девушкой «из окна». И сильным отвлекающим фактором, зудом, который я не могу почесать, девушкой, которую я не могу выбросить из головы.
У меня есть грязные фантазии о ней на том деревянном стуле.
Моя студентка.
Так что нет, Триша, у меня нет девушки.
У меня есть только Эмелия.
— А как насчет тебя? Встречаешься с кем-нибудь?
Она выдавливает из себя смешок.
— Нет. Как уже сказала, большую часть времени я провожу в математическом корпусе, и, если ты можешь в это поверить, старикашки-математики не в моем вкусе.
— Тогда я буду твоим ведомым.
Горечь отказа отражается на ее лице лишь на мгновение, а затем она маскирует это подмигиванием и улыбкой.
— Ты в деле. Бармен возвращается с подносом пива, чтобы мы отнесли его за столик.
— Давай, пойдем осмотрим толпу. Сегодня вечером здесь должно быть несколько хороших парней, верно?
Как только мы занимаем свои места, у меня в кармане жужжит телефон, оповещая о входящем сообщении. Я проверяю, хотя и не должен. Это всегда по работе. Я быстро набираю ответ,
Я все еще не могу свыкнуться с мыслью, что она существует за пределами той скамейки во дворе. Она — не сон. А студентка в баре, от которой мне лучше держаться подальше. Ее не должно быть здесь. Жестокая судьба сыпет соль на рану.
Я не испытываю ни малейшего облегчения, видя ее. Знаю, как ужасно мы расстались во вторник. И что она, скорее всего, не хочет иметь со мной ничего общего.
Хорошо.
Это к лучшему.
Ее группа продвигается дальше, провожаемая одобрительными возгласами людей, мимо которых они проходят. Они в костюмах, вот почему все так возбуждены. Я узнаю среди них Соню. Она идет впереди, расталкивая толпу и кружась, чтобы продемонстрировать свой красный наряд. Эмелия замыкает шествие, в защитном жесте обхватив рукой живот, словно пытаясь скрыть часть обнаженной кожи, которую демонстрирует ее наряд.
На ней практически ничего нет, нелепый наряд школьницы, и люди, мимо которых она проходит, обращают на нее внимание. Один парень наклоняется и дотрагивается до ее руки, похоже, чтобы сделать ей комплимент, и она робко улыбается, прежде чем отойти в сторону.
Внутри меня зарождается первобытная злость и ревность, потребность крикнуть, чтобы они отвели от нее свои похотливые взгляды. Тронешь ее еще раз, и я сломаю твои гребаные руки.
— О боже мой! Это забавно. — Триша смеется. — Я думаю, что все эти дети одеты, как разные версии Бритни Спирс. Я узнаю костюм зеленой змеи и наряд школьницы, но не остальные. Может быть, я ошибаюсь.
Я застрял на ее выборе слов: дети.
Черт возьми.
Делаю еще глоток пива.
Эмелия — ребенок. Моя ученица. Почему я не могу напоминать себе об этом достаточное количество раз, чтобы это действительно запомнилось?
А может быть, проблема не в этом. Может быть, если я буду повторять себе это снова и снова, это не убедит меня держаться от нее подальше… Может быть, как раз наоборот.
Она садится в другом конце комнаты, и я испытываю облегчение оттого, что она далеко.
Разговоры вокруг меня остаются без внимания, пока я наблюдаю, как она и ее друзья заказывают напитки, фотографируются, улыбаются и смеются. Эмелия — часть всего этого, но в то время, когда все остальные, кажется, искренне веселятся, девушка только притворяется. Для меня это так очевидно. В тот момент, когда селфи сделано, ее улыбка исчезает.
Она поднимает глаза и замечает, что я наблюдаю за ней. Мне нравится, что я застаю ее врасплох так же, как она меня в первый день семестра, когда я поднял глаза в переполненной аудитории и увидел ее.