Мой Рагнарёк
Шрифт:
Он достал из-под плаща маленький кисет из черной кожи и высыпал оттуда груду абрикосовых косточек. У меня челюсть легла на грудь. Я-то думал, что руны Одина должны быть вырезаны на черепах мертвых берсерков или на худой конец на коре Иггдрасиля… В общем, не знаю на чем, но уж никак не на абрикосовых косточках!
– Видишь? – требовательно спросил он. – Они гладкие, как в тот день, когда их извлекли из плодов.
– Вижу, – растерянно согласился я. – И что здесь удивительного?
– Иногда ты кажешься мне сущим дурнем! – сердито сказал Один. – Я сам вырезал на них знаки – на всех, кроме одной.
– И что означает твоя руна Вейрд? Пустоту? Небытие?
– Не все так просто. Вейрд – это знак непознаваемого. Прочие руны рассказывают нам о жизни и смерти, и лишь руна Вейрд говорит о том, что остается по другую сторону. Она требует полного доверия к непостижимому и обещает немедленную встречу с судьбой. Это добрый знак, Макс! Лучшее, на что мы могли рассчитывать. Вернее, то, на что мы рассчитывать никак не могли.
– Если ты говоришь, значит, так оно и есть, – кивнул я, поднимаясь с земли.
– Куда это ты опять собрался? – поинтересовался Один.
– Я больше не могу сидеть на месте. Не могу ждать. Что-то тянет меня вперед. Наверное, твое хваленое «непознаваемое» шалит.
– Как скажешь. Это твоя битва, тебе и решать.
На рассвете я огляделся и с изумлением понял, что еду по окраине Берлина, по той самой улице, где плутал ранним утром пятого мая. Я вернулся туда, где все началось – по крайней мере, для меня. В этом была какая-то непостижимая логика, пугающая и озадачивающая, как когда-то в детстве меня испугал и озадачил нехитрый фокус с лентой Мёбиуса.
«Вот оно, место Последней битвы! – ошеломленно думал я. – Что ж, оно ничем не хуже и не лучше других! По крайней мере, Берлин не упоминается ни в одном из известных мне предсказаний, и это уже неплохо».
– Знаешь, где мы? – спросил я Анатоля. – Это Карлсхорст – восточная окраина Берлина. Вернее, юго-восточная… Ты здесь никогда не был?
Он равнодушно помотал головой, огляделся по сторонам и вдруг оживился.
– Надо сказать какую-нибудь воодушевляющую речь Герингу и его коллегам. Насколько я понимаю, у них есть дурная привычка проигрывать битву за Берлин. Раньше это было их личное дело, но предстоящую битву за Берлин им придется выиграть непременно.
– Мне нравится твое настроение. Где ты им разжился?
– Там, где нас нет, – улыбнулся он. – Где же еще?
– Макс, – позвала меня Афина, – ты тут?
– Во всяком случае, мои ощущения не противоречат этому утверждению, – откликнулся я и внимательно посмотрел на нее.
Она показалась мне спокойной, немного надменной и равнодушно-веселой – как всегда, словно ничего не случилось с нами вчера и словно нам не предстояло заглянуть в самую глубокую бездну в ближайшие часы.
Что ж, это было правильно. Мне оставалось только порадоваться силе ее неукротимого духа и постараться хоть немного походить на эту удивительную сероглазую то ли богиню, то ли все-таки женщину.
– Тут ко мне привязался какой-то странный человек, – деловито рассказывала Афина. – Говорит, мы все делаем не так. А он, дескать, знает, как правильно!
– Ну да, – вздохнул я. – Мне всю жизнь везло на таких специальных ребят, которые приходят
– Это другой случай, – перебила меня Афина. – Этот человек говорит, что своими руками записывал речи нашего доброго друга Одина. Мне показалось, что тебе будет любопытно его выслушать.
– Скорее уж это будет интересно Одину.
– Я тоже так сначала подумала. Но к нему сейчас не подступиться. Не знаю уж, на что он уставился своим внутренним взором, но отвлечь его от этого зрелища совершенно невозможно.
– А как его зовут, этого умника?
– У него и спросишь! Вот он, – Афина бесцеремонно ткнула пальцем себе за спину. Там обнаружился невысокий крепыш средних лет, угрюмый и бородатый.
– Я Снорри Стурулсон, – с достоинством сообщил он.
– Вот уж не думал, что нам доведется познакомиться! – рассмеялся я. – Можете себе представить, в свое время я прочитал все, что вы написали. Правда, в переводах…
– О, да ты знаешь грамоту! – одобрительно отметил автор «Младшей Эдды» и «Круга Земного».
– Немного, – скромно согласился я.
– Ты знаешь, что все идет не так, как было предсказано? – спросил Снорри.
– Догадываюсь.
– Еще можно попробовать исправить положение. У меня с собой свиток, где записано «Видение Гюльви». Там ясно сказано, как все должно быть. Многое уже невозможно изменить, но если Один все-таки схватится с Фенриром и Тор подоспеет вовремя, чтобы вступить в битву с Ёрмугандом, все пойдет как надо. Тебе же следует подумать о том, как погасить солнце. И может быть, тебе следует оседлать Мирового Змея? В пророчестве ни о чем таком не говорилось, но такой поступок придаст тебе величия. Если хочешь, мы можем вместе перечитать письмена и подумать, что еще можно исправить.
– Спасибо, не надо, – улыбнулся я. – Я приблизительно помню, что там было написано. И изо всех сил стараюсь сделать все наоборот. Рад, что ты это заметил: значит, мои труды не пропали даром.
– Ты стараешься сделать наоборот? – изумленно спросил Снорри. – Но почему?!
– Потому что мне не нравится пророчество вашей Вёльвы. Чего только вздорная баба сдуру не наболтает! И Одину оно тоже не нравится. Собственно говоря, это была его идея – сделать все наоборот. Возможно, я для вас не бог весть какой авторитет, но ему-то вы доверяете?
– Как можно доверять Одину? – удивился Снорри. – Его лукавство всем ведомо. Так он решил восстать против судьбы? Что ж, это на него похоже!
– Похоже, – согласился я.
– Нас ждет хаос, – пообещал Снорри. – Пророчество сулило хоть какую-то надежду на то, что все уладится – потом, после битвы…
– Да уж, с надеждой придется расстаться. Ничего не уладится – ни после битвы, ни до нее, ни во время… Нас ждет полная неизвестность, друг мой Снорри. Вы должны оценить наши усилия – вы же скальд! Все настоящие поэты во все времена в глубине души предпочитали неизвестность. И оставались поэтами только до тех пор, пока не начинали мечтать о том, что все «когда-нибудь уладится». Надо отдать вам должное, ваша идея оседлать Мирового Змея чудо как хороша – от нее пахнет настоящим безумием. Я непременно попытаюсь воплотить ее в жизнь. Но это единственное ваше предложение, которое мне понравилось.