Мой русский любовник
Шрифт:
— Почему ты никогда не красишь ногти, мама? — спросила как-то Эва. — Ведь у тебя красивые руки.
Меня так потряс заданный ею вопрос, что я не знала, что ответить. Она говорила на языке, которого я не понимала.
В конце концов я собралась с духом и позвонила ей в Варшаву.
— Что происходит, мама, когда ты прилетаешь?
Мгновенный страх, как перед прыжком в воду.
— Сама не знаю.
— Останешься до конца каникул?
— Даже, может, и дольше…
— Так ведь тебе уже не будут оплачивать отель.
— Я сняла квартиру, запиши мой новый номер телефона…
Меня хватило только на это признание, всю правду я не в силах была сказать. Слишком уж она
В первые дни сентября мы переехали в отремонтированную квартиру. У меня было мало вещей, набралось всего на один чемодан, а вот Александр упаковывал свои записи в картонные коробки, заставив ими чуть ли не весь гостиничный номер.
— Может, разобрать и часть выбросить? — несмело спросила я.
— A-а… ты хочешь лишить меня части моего архива! — вскинулся он.
Мне вдруг стало стыдно. Думаю, я вела бы себя точно так же, если бы пришлось ликвидировать мою варшавскую квартиру. Но мне это не грозило. Пока с нашей стороны была попытка совместной жизни, и, наверное, ни один из нас не знал, чем она закончится. Более существенным был вопрос «когда», а не «как» закончится. Ведь главным режиссером постановки было время. Сейчас по отношению ко мне весьма благосклонное. Неудобства и волнения, связанные с переездом, как ни странно, благотворно отразились на моей внешности. Я похудела настолько, что мое лицо и фигура как будто сами собой омолодились. Отважилась наконец и на визит к парикмахеру, сделавшему мне модельную стрижку. Он довольно коротко остриг мои волосы — отросшие космы мешали сзади и лезли в глаза спереди. И кажется, стрижка была мне очень к лицу. Впервые я даже нравилась себе. Подумала, что нравлюсь себе, натолкнувшись случайно на свое отражение в витрине. Меня охватило легкое удивление от осознания того, что это я, что я так выгляжу. Вдруг вернулось прежнее чувство отдельности от своего тела. Такое, как возникло у меня по приезде в Париж, когда передо мной замаячила женщина в крутящихся дверях аэропорта. Та, прежняя, в длинноватом немодном плаще, и нынешняя, красиво подстриженная, в костюме с иголочки, который ей необычайно шел (самое последнее приобретение), были двумя разными женщинами…
Квартира благоухала свежестью и чистотой. Новые светлые обои придавали ей иной вид и объем — помещение теперь казалось больше, чем в действительности. Времени, чтобы долго раздумывать над этим, у меня не было — мы вдвоем занимались сортировкой Сашиных архивных документов, вынимали их из разного размера папок и конвертов. Все складывали на антресоли, Александр стоял на столе, а я подавала ему стопки бумаг. Вздохнула с облегчением, когда у последней коробки показалось дно. В горле у меня пересохло. Пошла в кухню и налила себе минеральной воды. Стоя возле окна, смотрела на покатые черепичные крыши каменных зданий на противоположной стороне улицы, и только в этот момент до меня по-настоящему дошло, что я в Париже. До этого только бездумно твердила об этом, но такого сильного ощущения не испытывала. Теперь же Париж стал реальностью, моей реальностью. Самым реальным из всего реального в моей жизни. Эва всегда говорила, что нельзя жить так, как живу я.
— Почему ты ни с кем не видишься, мама?
— Я вижусь со столькими людьми, — пыталась я защищаться.
— Но у тебя нет ни одной близкой подруги, ты никогда никого не приглашаешь к себе в гости.
Гости? Гости — понятие, в высшей степени для меня чуждое. Иногда ко мне заходили, но эти визиты всегда были по делу — кто-то из института, студент, коллега с кафедры, коллега-преподавательница. Обычно я угощала их чаем. Но приглашать кого-нибудь в гости?..
А теперь мы
Первая ночь в нашей квартире. Широкая тахта, на которой можно вытянуться во весь рост. Невероятно, мы лежали на ней оба — и нам не было тесно.
— Ты не тоскуешь по нашему скромному ложу в гостинице? — спросил Александр, когда я потушила свет.
— Представь себе, нет, — рассмеялась я в ответ.
— А я тоскую, — вздохнул он.
— Ты, должно быть, испытывал массу неудобств, ведь ты выше меня.
— Да нет, всего лишь длиннее!
Я знала, что он перефразировал высказывание Наполеона. Увы и ах! Я не добилась в жизни ничего, что могло бы отметить мое существование на этом свете. Была средним преподавателем в среднем институте, а кем буду теперь — вообще неясно.
Хвастовство Александра по поводу умения готовить ни в коей мере не было преувеличением. Сперва был составлен список необходимых продуктов. В их покупке требовалась и моя помощь, но, очевидно, он не очень верил в мои способности в этой области. Потому что большинство закупок: мясо, овощи и вино — оставил за собой. Мне было поручено приобрести макароны, муку и приправы.
В тот день, когда мы ожидали у себя гостей, наша кухня была завалена всякой всячиной. С раннего утра в ней царил Александр, колдовал над какими-то заправками, следил за огромным казаном, где булькал бульон из овощей. Вел себя очень таинственно — не хотел мне признаться, что собирается подать на стол.
— Это будут блюда русской кухни? — допытывалась я.
— Французской, — скупо ронял он, а потом вообще попросил меня с кухни, добавив, что лучше мне пойти прогуляться.
— Будешь возвращаться — купи цветов.
— Каких?
— Большой букет маргариток, — крикнул он вдогонку.
Договорилась встретиться с Эдит Муллен. Мы сели с ней за столик открытого кафе на улице, где по-прежнему царили оживление и сутолока, но толпа была еще не парижской — большинство в ней были приезжие. Рядом с нами сидела группка немцев, они пили пиво, громко о чем-то рассуждая. Краснолицый толстяк с рыжей щетиной на щеках и веснушками то и дело разражался гоготом. Меня его гортанный смех сильно раздражал, я предложила Эдит пройтись. Возле собора Нотр-Дам у нас разболелись ноги, и мы присели на скамейку.
— Как вам живется в вашей новой квартире? — спросила француженка с приветливой улыбкой.
Немного поколебавшись, я ответила:
— Я там живу не одна…
— Ах так…
Мы смотрели на двух воробьев, устроивших у наших ног странные танцы. Быть может, то были какие-то птичьи любовные игры. Они то наскакивали друг на друга, то отпрыгивали, топтались, поворачиваясь вокруг своей оси. Определить их пол было весьма затруднительно. Клевок клювиком в голову партнерши, словно поцелуй, забавное растопыривание куцего хвостика, опять клевок.
— У меня связь с мужчиной моложе меня, — сказала я. И не без мазохизма добавила: — Намного моложе…
— Ах вот как… — повторила Эдит. Это был весь ее комментарий.
Мне бы на этом остановиться, но я любой ценой хотела узнать ее мнение по поводу такого союза, как мой.
— Вы, наверное, на такое бы не решились…
Эдит молчала довольно долго, и я подумала, что она уже не ответит мне.
— Если бы встретила такого, как он… — услышала я.
— Он?
— Молодой светловолосый мужчина, который приходил за вами в университет. Ведь это о нем речь, правда?