Мой рыжий грех
Шрифт:
– Лер, – я была настроена пообщаться с дочерью, – ну что такое? Почему ты мне грубишь, на пустом месте?
– А разве не я для тебя пустое место?
– Дочь, – я присела рядом, – ты чего? Ты же моя дочь.
Лера смотрела на меня с вызовом. За время своего отсутствия она успела покрасить волосы в голубой цвет, что ей даже шло. Хоть мне и сложно было принять эти её эксперименты. Но лучше уж это. Проколотые нос и язык до сих пор приводили меня в молчаливый ужас. Так и хотелось возмутиться, как в первый день: «Ты же девочка». Правда, со временем смирилась и
– А с чего ты вдруг вспомнила, что у тебя есть дочь? – Лера сидела, скрестив ноги и откинувшись на спинку кровати. – Только когда отец свалил?
Вот это было больно.
– То есть ты в курсе?
– Да, мам, – она выпрямилась. – В отличие от тебя, отец мне часто и звонит, и пишет. Он помнит, что у него есть ещё и дочь. А не только сын, который непонятно где.
– Да как тебе не стыдно? – нервы не выдержали. – Ты знаешь, что такое – потерять сына?
– Моего, между прочим, брата.
– Ты же видела, сколько слёз я пролила. А твой отец, – я вскочила с кровати, – вместо поддержки променял меня на подстилку! Накануне моего, между прочим, дня рождения, с которым ты меня вообще не поздравила!
– Да от тебя любой сбежит! Ты же невыносима. У тебя эмоций ноль, – она провела рукой у себя перед глазами, – никого не видишь!
– Да, я тяжело переживала. Я и сейчас не могу себе простить, что не уберегла Антона…
– А меня? – Лера, слегка наклонившись вперёд, смотрела на меня в упор. Я никогда раньше не видела у неё такой взгляд. Полный детских обид. – Меня, мам, ты ведь тоже потеряла. А так и не заметила. Ты хоть раз поинтересовалась, что чувствую я? Каково мне? А ты в курсе, мамочка, – сделала она язвительный акцент на последнем слове, – что наш лагерь лавиной накрыло, что связи не было, что спасатели нас три дня искали? Знаешь, что сделали наши, как только нас на базу вернули? Стали звонить своим – сообщить, что живы. А знаешь, что сделала я?..
Несколько секунд тяжёлой, безумно долгой паузы. Дочь смотрела на меня со злостью.
– …А я спокойно легла спать. Интересно, – она снова откинулась на спинку кровати и продолжила, уже не глядя на меня, – а если б я там сдохла, через сколько ты заметила бы, что меня нет?
Я не знаю. Правда, не знаю, что на меня нашло. Но я буквально подлетела и влепила ей пощёчину. И сразу выбежала из комнаты, хлопнув дверью.
Страх, возмущение, стыд, горящая ладонь и выкрикиваемые дочерью обидные слова мне вслед – всё это сводило с ума. Я так ждала приезда дочери. Вот и дождалась. Она знала. Она, оказывается, всё это время общалась с отцом и даже не упрекнула его. Я для них обоих какое-то бесчувственное чудовище, неспособное любить.
Стоя на балконе, я просто выла. Никому не нужная, всеми преданная. Даже дочерью. Родной, в которую столько сил было вложено.
Я долго стояла. Слёзы высохли, истерика прошла. Я просто смотрела на звёзды и мысленно соединяла точки. Это немного успокаивало. А в голове звучал голос дочери. Обозлённый и полный обид. Только теперь, немного отойдя от жалости к себе, до меня начал доходить смысл сказанного. Да и собственная
Возможно, они правы. И муж, и дочь. Видимо, я никудышная мать, раз не замечаю таких вещей у себя под носом.
Выйдя с балкона и проходя мимо комнаты дочери, остановилась, понимая, что должна извиниться. Объясниться. Ну не умею я показывать эмоции, даже к самым близким. Я слишком долго училась их прятать. Иначе было не выжить. И видимо, настолько хорошо научилась это делать, что и не заметила, как покрылась скорлупой.
Некоторое время простояла возле её двери, не решаясь войти. Никак не могла в голове собрать слова. В какой-то момент подняла руку, чтобы постучать, но так и не решилась. Оправдав себя тем, что Лера, возможно, уже спит, я отправилась в спальню.
* * *
Утром будильник не понадобился. Дочка проснулась на удивление рано и врубила музыку. Звуки, издаваемые из её комнаты, бились о стёкла квартиры, отчего те дрожали, словно в приступе. От такого дрожания я проснулась слишком резко и сердце испуганно колотилось. Спросонья казалось, что началось землетрясение, не меньше. Я глянула на часы: соседи нас возненавидят. И будут правы.
Я с привычной уже неохотностью села на кровати и пыталась сообразить, как себя повести. Ругаться? После вчерашнего? Просить прощения? А будет ли она слушать? Или, как всегда, – закроется в комнате?
Надев халат, вышла в кухню. Лера завтракала, уткнувшись в планшет.
– Доброе утро, – я подошла к графину с водой и налила себе в стакан.
В ответ тишина.
– Лер, – я села напротив, – давай поговорим?
– Вчера классно поболтали, мамочка, – дочь не отрывала взгляд от планшета, лишь жестом большого пальца продублировала оценку несостоявшемуся накануне диалогу.
– Я сорвалась, да. Возможно…
– Возможно? – Лера подняла глаза и смотрела на меня с ехидством. – Нет, ну что ты!
– Хорошо, – вздохнув, согласилась я. – Да, я сорвалась. Но и ты…
– Ма, – перебила дочь, – давай не будем портить друг другу утро! Ты всё сказала – я всё услышала.
– Я об этом и хотела поговорить.
Но тут в дверь позвонили. Мы вопросительно переглянулись.
Судя по всему, Лера тоже никого не ждала.
– Сделай музыку тише, – попросила я, вставая, – возможно, соседи пришли ругаться.
Подойдя к двери, я нажала кнопку на видеодомофоне. На весь экран красовался букет ромашек.
– Лер! Похоже, всё-таки к тебе.
Дочь пошла и встала у меня за спиной:
– Ромашки? Какая пошлость! Нет, у меня таких придурков нет.
– Почему – пошлость? – буркнула я, нажимая на кнопку открытия двери. – Это же романтично.
– Вот и забирай!
Когда незваный гость поднялся, и я открыла дверь, то от удивления не сразу подобрала слова:
– Как ты узнал мой адрес? И что это?
Я растерянно смотрела на него, озираясь, как преступница. Что подумает дочь?
На пороге стоял, довольно улыбаясь, Глеб. Это рыжее, вечно лохматое чудо с улыбкой Чеширского кота.