Мой самый любимый враг
Шрифт:
– Мне тяжело, - демонстративно просипела я, ерзая в попытке намекнуть, что пора бы ему слезть с меня. Эта дума отдавала некоторой двусмысленностью, отчего я начала медленно краснеть.
– Не ври, я тебя не придавил, - отмахнулся он, наклоняясь и ставя ладони около моего лица так, что и отвернуться теперь было невозможно.
– А почему ты покраснела?
Ага, прям сейчас отвечу, разбежался!
– Это от удушья, - прошептала я, закатывая глаза и уже почти прямым текстом говоря, что буквально пара минут, и этот мир осиротеет, лишившись будущего маркетолога и просто
Но вместо того, чтобы ответить, Арсений наклонился ещё ниже, и я наконец-то узнала, как он целуется. Хорошо, даже, скорее - отлично! Прохладные губы легко коснулись моих раз, другой, а потом...
Короче, отвлекла нас старушка из соседнего подъезда, которая, проползая мимо, тихонько постучала клюкой по Севкиной спине (если бы не теплая куртка, подозреваю, у него была бы пара ребер сломана, а так только синяк остался) и вежливо спросила:
– Это что же вы, ироды, белым днем у детей на глазах непотребством занимаетесь?!
Мы ошалело оглянулись, но, кроме нас двоих и добродетельной бабушки во дворе вообще никого не было.
– Да вы вроде уже лет восемьдесят, как не ребенок, - ещё не отойдя от поцелуя, вякнула я. Старушка поджала губы и ухватилась покрепче за свой костыль, а Севка, буркнув что-то среднее между: "Извините" и "Чур меня, чур!", поволок меня к подъезду, петляя по снегу так, словно боялся, что пенсионерка метнет нам вслед клюку, как копье.
Уже в тамбуре до меня дошло, что буквально минуту назад я целовалась с Севкой, а сейчас он стоит рядом и... Что "и", додумать не успела - Арсений открыл дверь и я, воспользовавшись его джентльменским пропускание вперед, взлетела по лестнице, как бешеная белка по сосне.
– Милка, стой!
– с досадой крикнул он снизу, но я уже юркнула в прихожую, судорожно хлобыстнув входной дверью и привалившись к ней спиной. Фигасе день святого Валентина!
– Доча, это ты?
– Угу, - отозвалась я, разуваясь и привычно вздрогнув, встретившись взглядами с Жутью Страшной. Эту хреновину приволокла на прошлый день рождения моя лучшая подруга, со словами:
– Держи, говорят, она деньги приносит! И не стоит благодарности.
Увидев, что именно мне протягивают, я едва не стала заикой и осторожно попробовала отказаться от такой необходимой в хозяйстве вещи, мол, тебе нужнее, но Надюшка была неумолима. Проснувшись на следующее утро и наткнувшись похмель... заспанными глазами на трехлапую жабу размером с заварочный чайник, я чуть не обнялась с Кондратием и поняла, что, если не хочу помереть раньше времени, в комнате это диво держать нельзя. Жуть, как её окрестил папа, долго кочевала по квартире и, в конце концов, прижилась в прихожей, приманивая деньги прямо на пороге и пугая до дрожи сантехников и контролеров горэлектросети. А после того, как гостившая у нас на Новый год пятилетняя племяшка накрасила ей глаза красным фосфорицирующим лаком для ногтей, Страшную можно было начинать за деньги показывать алкоголикам - повальная трезвость гарантирована!
Разувшись и показав Жути язык (это у нас с ней традиция такая), в коридоре я столкнулась с удивительно нарядной мамой, которая,
– Ты куда, такая красивущая собралась?
– Вряд ли они день святого Валентина идут отмечать, может, я про чей-то день рождения забыла?
– Так Лидочкин Арсений приехал, мы к ним в гости собираемся. Пойдешь с нами?
– мама продолжала крутиться перед зеркалом, проверяя симметричность укладки.
– Нет, я устала. К тому же, мы уже виделись, - проскрипела я, чем вызвала удивленный мамин взгляд. Внимательно осмотрев мое лицо, она хихикнула:
– Оно и заметно. Ладно, мы пойдем. Сереж!
– без перехода закричала она, но я даже не вздрогнула - к этому уже привычная, потому не пугаюсь.
– Пойдем, нас ждут уже. Ключи мы возьмем, а ты иди умойся пока. Странно, у нас что, опять в подъезде тараканов морили?
– вполголоса удивилась она, принюхиваясь к тянущемуся за мной парфюмному шлейфу. Я только заскрипела зубами и ещё раз выругалась в адрес Витальки. А когда увидела себя в зеркале, теплые слова достались и Севке - этот маньяк всю помаду, которую не съел ("стойкая", как было написано на этикетке!), размазал по моему подбородку. То-то мама так хихикала...
Отмывшись до скрипа и избавившись наконец от въевшегося аромата, я с удовольствием читала какое-то фэнтези на компе, когда благополучно отрубилось электричество. Такое бывало довольно часто - дом старый, а сейчас холодно, вот и не выдержала проводка такого количества включенных обогревателей. Обычно свет снова включался уже минут через пять, но сегодня прошло уже почти полчаса, а как было темно, так и осталось.
– Вот блин, - высказалась я, зажигая свечу и понимая, что вместо приятного вечера за книгой с кружкой чая, меня ждет унылая ночь - времени только половина одиннадцатого, и сна ни в одном глазу.
Какие-то звуки и шорохи, ещё минуту назад добавлявшие уюта, теперь казались странными и пугающими. Половицы тут же заскрипели, радиатор батареи как-то интригующе щелкнул, в стекло поскреблась ветка старого каштана. А ещё - в прихожей раздался звук поворачиваемого ключа, потом Севкин голос громко сказал плохое слово, что-то загрохотало, и снова тишина...
Сначала я не поняла, что там произошло, но потом в голове начала складываться логическая цепочка - ночь, прихожая, Севка, раз свет отключили, то фонарик... И Жуть со светящимися к темноте красными глазами.
– Барсик, я бегу!
– заверещала я, понимая, что бедный парень на нервной почве мог уже отбыть в Страну Большой охоты. Но Арсений сидел на полу, очумело разглядывая осколки фонарика и жизнерадостно скалящуюся Жуть. Похоже, что в противоборстве со "светлячком", победа досталась именно жабе.
– Эй, ты как?
Я плюхнулась на колени рядом с сидящим Севкой и попыталась понять степень его поражения - отпаивать коньяком или хватит чая?
– Это что?
– он ткнул пальцем в сторону керамического зверя.