Мой самый-самый...
Шрифт:
Сашка не понимал. Пытался поддержать, но не понимал меня совершенно.
Он твердил как попугай, что все будет хорошо. Он и все вокруг. Подруги, родственники, врачи.
А я не могла. Меня съедало изнутри предчувствие беды и пронзительное одиночество, что мне не с кем этим ощущением поделиться. Я даже к психотерапевту пошла, который лишь развел руками и выписал мне какие-то травки. Нервная беременная - какая банальность. Дышите глубже, милочка, вам все равно, кроме ромашкового чая, особо ничего нельзя.
На двадцатой неделе моей выматывающей беременности Саша улетел исполнять главную
– Кисуль, ну перестань! Всё будет хорошо. Ну до смешного уже. Хватит!
Я это слышала тысячу раз.
И, конечно, он уехал. А на четвертый день их восхождения, в Гималаях резко ухудшилась погода, и с его и еще тремя группами полностью пропала связь. Несколько человек из другой группы нашли замерзшими на следующий день. От него вестей не было.
Ночью у меня открылось кровотечение.
Я плохо помню события дальше, зато отлично помню свое состояние - колотящий ужас и за мужа, и за мальчишку у меня в сокращающемся животе, которого мы хотели назвать Глебом. И паническое чувство беспомощности. Я ничего не могла - не могла помочь ни одному, ни другому. Только молиться могла. Вызвала скорую, позвонила свекрови. Марина Владимировна сразу прибежала. Прямо в халате, мокрая насквозь от ливня на улице. Позвонила Вахтангу, чтобы рванул к спасателям нашим, у которых вертолёт. Чтобы побыстрее вывезли меня. Вот только погода была не лётная - вокруг горы, ветер шквальный, гроза, еще и ночь на дворе.
Пришлось ехать так.
Дорога заняла больше трех часов, во время которых у меня случились преждевременные роды. Поэтому, когда мы добрались до больницы, вопрос о ребенке уже не стоял. Ребенке, крохотное синее личико которого до сих пор мне иногда снится. Теперь важно было, чтобы выжила я сама, так как матка у меня отказывалась нормально сокращаться. Кровь все текла и текла, от слабости плыла голова, отключая реальность и, кажется, когда меня из машины перекладывали на носилки, я отрубилась окончательно.
Саша вышел на связь только через сутки. Конечно, он не знал, что произошло. Не мог знать. Он позвонил, я подняла трубку и услышала его плывущий от эйфории голос, что это было самое крутое событие в его жизни, что снежная буря прошла ниже, с ними ничего не случилось, и уже скоро он вернется домой и все мне расскажет. Он говорил все это, фонтанируя счастьем, а я слушала и молчала, уперев мертвый взгляд больничную крашенную стену, и думала, что ненавижу его.
За эту радость, за его незнание того, что мне пришлось пережить, за то, что не был рядом.
По телефону я ему так ничего и не сказала. Не захотела или не смогла -
– Лиза, это правда?
– спросил, и я сразу поняла, что узнал.
– Да, у меня обход, Саш, потом, - скинула вызов. Расплакалась до икоты.
Через четыре дня он приехал в больницу. Отводил глаза, пытался обнять, что -то спросить, но мы оба не могли нормально говорить: ни он, ни я. Нас обоих это раздавило, размазало. Настолько сильно, что мы предпочли просто замолчать.
Конечно, постепенно жизнь наладилась. Я не смогла забыть, но глубоко в себе это зарыла, стараясь ни коим образом не ворошить. Про Сашу не знаю - казалось, он действительно смог произошедшее без проблем пережить, что только сильнее задевало меня, и даже предлагал пару раз попробовать забеременеть еще раз. Правда, видя мою моментальную агрессивную реакцию, больше этот вопрос не поднимал.
Детей у меня больше не будет. Точка. Не хочу.
Так наша жизнь стала почти прежней, но пережитые эмоции были до того сокрушительные и мощные, что они просто не могли исчезнуть из меня полностью. Внутри колотили гнев, обида, бессилие и не находили выхода. Выливать это все на мужа и детей я не хотела и не могла, и, наверно, именно поэтому постепенно в виде замещения стала испытывать такую ненависть к Домбаю.
Ведь если бы мы жили в городе, все могло быть по-другому, да? Навязчивая, сильная мысль, с годами ставшая фоновой.
Просто ощущение, которое с тобой всегда.
Не хочу здесь быть. Хочу уехать. Навсегда.
Вот только Саша свою жизнь без Домбая, походов и своего туристическо- спортивного комплекса не представлял.
А я без мужа свою жизнь не представляла, хоть и многие моменты в нашей жизни перестали быть приемлемыми для меня.
34. Лиза
34. Лиза
Мы тихонечко лежим в темноте, силясь отчетливей увидеть лица друг друга. Тонем в беспокойной влажной черноте глаз напротив. Молчим. Шум смешивающегося дыхания будоражит слух, теплота чужого близкого тела обволакивает, пряный индивидуальный запах щекочет ноздри, оседая терпким привкусом кожи на кончике языка.
Сашка так и мнет мою ладонь в своей руке. Рассеянно гладит пальцы и тыльную сторону, а потом сжимает крепче и подносит мою кисть к своей обнаженной груди. Туда, где гулко и сильно бьется его сердце. Касаюсь подушечками горячей упругой кожи, поросль светлых волосков мягко покалывает пальцы, чувствую ритмичные сокращения сердечной мышцы, глухими ударами, отдающимися в ладонь. Прикрываю глаза.
Жизнь. Горячая, осязаемая, пульсирующая.
В Саше столько жизни, что она переливается в нем через край. Притягивает к себе. Хочется быть рядом, наполняться, греться.
Это ощущение бурлящей живительной энергии в нем так было нужно мне тогда. Так...
– Лиза, расскажешь?
– его низкий голос в темноте приятно царапает перепонки. Сашка тихо усмехается, и мне становятся отчетливо слышны нотки горечи, - Как ты говоришь...Всё равно уже расстались. Хуже не будет.
– Да?
– возвращаю ему его ответ.