Мой Шелковый путь
Шрифт:
– Вы понимаете, что это не жизнь? От кого я прячусь? Что я сделал?
– Вы не прячетесь, Алимжан. Но в сложившейся ситуации можно сказать, что вы избегаете конфликтов с налоговой инспекцией Франции.
– У меня нет причин для таких конфликтов, – сказал я.
– Алимжан, французы хотят, чтобы вы платили налоги во Франции.
–Черт с ними! Давайте я буду платить какие-нибудь налоги, чтобы полиция отстала от меня. У них не должно быть ко мне претензий.
– Но весь ваш бизнес находится в России... Нужно каким-то образом сделать так, чтобы показывать какой-нибудь заработок
– Как так?
– Деньги, поступающие к вам из России, можно приравнять к заработку. Вы же получаете их? Предъявляйте их и платите с них налог.
– Это можно оформить?
– Вполне.
– И это успокоит полицию?
– Может быть... Хотя полиция, как вы знаете, всегда сумеет найти предлог, чтобы вызвать вас для очередного выяснения каких-нибудь обстоятельств.
– Ладно, давайте попробуем. Если французы согласятся...
Мой помощник подсчитал, сколько денег требуется мне на жизнь: получилось примерно десять тысяч долларов в месяц. Из Москвы мне прислали официальную справку, что эта сумма составляет мой доход и что деньги эти пересылаются мне в Париж. С этих денег я и стал платить налог во Франции, хотя мне по-прежнему не позволяли открыть счет и по-прежнему держали на прицеле, как волка.
Не изменялась и ситуация с видом на жительство. Поначалу мне обещали дать разрешение на один год с последующим продлением, но так и не сделали этого. Я терпеливо ждал. За меня ходатайствовали очень большие люди, даже депутат Европарламента, у которого были какие-то родственники, которые планировали строить в России то ли очередное Шереметьево, то ли что-то еще. Так как у меня в то время были прекрасные отношения с губернатором Громовым, а Шереметьево относится к области, я заверил, что могу переговорить с губернатором. Никаких гарантий я, конечно, дать не мог, но «замолвить словечко» обязался. Они зацепились за это, в ответ решили поддержать меня. Так произошел мой первый контакт с французами на высоком уровне. Это были не какие-то тайные переговоры в кулуарах, заинтересованные лица официально писали в бумагах, что «господин Тохтахунов имеет полезные контакты, которые могут помочь пролоббировать строительный проект», а это в свою очередь было бы весомым вкладом в развитие французской экономики и т.д. Они выступили с просьбой дать мне вид на жительство хотя бы на тот период, пока будет идти указанное строительство.
Примерно в то же время я встретился с президентом Национальной федерации ледовых видов спорта Дидье Гайяге и предложил создать французскую хоккейную команду. У нас полно ветеранов, которые катаются еще на высоком уровне, и я предлагал создать французский клуб. Что в этом плохого? У меня был спонсор, готовый выделить на это деньги. Для меня это был хороший бизнес – хоккейный клуб, который нанимал бы, покупал бы игроков, воспитывал новых. Если бы я справился с такой серьезной задачей, то это наверняка зачлось бы при рассмотрении вопроса о выдаче мне вида на жительство. Но Дидье Гайяге отказался, и больше мы никогда не разговаривали.
Ожидание новостей из Европарламента утомляло и злило меня. Мне казалось, что меня «мурыжили» специально, чтобы вывести из равновесия. Нервы были натянуты до предела.
И вот из префектуры Парижа пришел документ, разрешающий дать мне
В этот раз известие об изгнании не огорчило меня. Не то чтобы я был готов к такому повороту событий, просто, как говаривал Стендаль, сколько бы ни было предосторожностей и средств против зла, оно все же останется злом. Где-то глубоко в сердце я, наверное, понимал, что Франция не позволит мне жить на своей территории. Однажды начав травлю, она не могла уже отступить. Принцип зла никогда не сочетается с принципом честности. Франция бесповоротно решила последовать примеру Канн и Монте-Карло.
Борьба утомила меня. Против государственной машины нельзя устоять, если она поставила перед собой цель раздавить тебя. Устали и мои адвокаты. Видя всю бесперспективность борьбы против чинимых мне гонений, они опустили руки. Никакие гонорары не могли простимулировать их.
– Алимжан, вы же сами видите, как все поворачивается. Даже когда мы предоставляем требуемые с нас документы, объяснения и неоспоримые доказательства вашей правоты, суд все равно выносит решение не в вашу пользу, попирая все юридические нормы. Или же вас выгоняют без суда... Вам надо уехать из Франции. Мы не в состоянии помочь...
Я собрал вещи и заказал авиабилет в Италию. Единственным местом, о котором я мог думать в те дни, был Форте деи Марми – курортный городок, где я бывал несколько раз. Там царил покой, там можно было отдохнуть, заставив себя забыть обо всем.
За день до моего отъезда из Парижа ко мне приехал из Ташкента мой друг Коля Любарцев, вратарь «Пахтакора».
– Извини, Коля, я пригласил тебя погостить, но у меня не получается принять тебя. Мне отказали в виде на жительство, – виновато развел я руками. – Надо уезжать не позднее завтра. Но ты можешь жить здесь, если хочешь. Квартира в твоем распоряжении.
– Нет, Алик, не хочу так. Что мне тут делать без тебя?! – воскликнул он почти обиженно. – Поеду с тобой, если ты не возражаешь. Ты уже решил, куда направишь стопы?
– В Форте деи Марми. Там хорошо. Курорт.
– Тогда отправляемся вместе...
Любопытно, что в первый же день нашего отдыха в Форте деи Марми, когда мы поехали из отеля на велосипедах на базар, нас остановили полицейские в форме.
– Ваши документы, синьоры! – потребовали они приказным тоном.
Мы безропотно подчинились, и они неторопливо переписали все наши данные в какой-то журнал.
– Вы можете ехать дальше, – козырнули после этого полицейские и скрылись.
Проводив их долгим взглядом, я вздохнул.
–Чего это вдруг у нас документы спросили? – удивился Любарцев. – У меня никогда нигде не спрашивали паспорт. Разве мы подозрительно выглядим?
– Нет, Коля, выглядим мы вполне обыкновенно.
– Тогда что?
– Просто меня передали с рук на руки.