Мой старший брат Иешуа
Шрифт:
Последняя битва за Иерушалайм длилась полгода. Пролилось столько крови, сколько не проливалось никогда ранее. Ирод много раз обращался к Антигону, умоляя того отречься и обещая милость и почести, и отправлял жертвенных животных в Храм, но битва продолжалась. Сколько пало людей, не знает никто. Говорят, что двести тысяч.
Когда Антигона, закованного в цепи, привели к Ироду, тот не стал с ним разговаривать, а лишь послал за прибором для омовения рук, горячей водой, щелоком, скребком и полотенцем. И потом, когда низложенного царя, последнего Маккаби, вели по улицам Иерушалайма, на шее его висела дощечка с надписью: «Евреи! Кровь ваша на нем».
Месяц спустя Антигона казнили в Антиохии: задушили или отрубили
А еще через год – нет, больше, наверное, через полтора с лишним года – Ирод обвенчался с Мариамной. Кто-то яростно доказывал мне, что он перед этим развелся с Дорой, но Оронт считал, что нет, и я скорее склонна верить ему – даже если он говорит один против всего мира.
Оронт держал в своих тонких пальцах слишком много нитей…
Глава 5
Я утомила вас своим долгим рассказом о старом – нет, тогда еще молодом! – Ироде и его семействе? Но что делать, без этой истории остальной рассказ мой будет просто непонятен…
Когда Дебору устроили спать на широкой египетской кровати, согрев ей постель медными грелками, полными горячей воды, и укрыв бедняжку семью согдийскими покрывалами из тончайшей шелковистой шерсти, и когда она уснула – уснула и еще вздрагивала во сне, будто убегала от кого-то, и глаза ее метались под веками, – Оронт поманил тетю Элишбет и Мирьям из спальни, и они все вернулись в большую комнату. Тетя Элишбет позвала Мафная, тот принес жаровню с углями и молча исчез; тут же прибежала кухарка и стала накрывать на стол, но Оронт сказал ей: «Повремени». Он только выпил бокал крепкого финикового вина, которое привозят из Междуречья.
Женщины молчали.
– Будет так, – сказал наконец Оронт. – Дебора родит через два месяца. На днях, Элишбет, ты купишь рабыню, очень похожую на нее. Будешь посылать ее на рынок и по разным другим делам. Себе начнешь подкладывать подушки на живот… Когда девочка родит, все будут знать, что родила ты. Такое вот случится чудо… Потом Дебора будет жить у тебя столько, сколько понадобится. Она рабыня сейчас и рабыней останется, но ты будешь добра с нею – строга, но добра… Звезды говорят мне, что родится мальчик. Но если и девочка… это ничего не значит. Ты будешь растить ребенка как своего. Год, или пять лет, или десять. Или пока он не вырастет. Не знаю. Столько, сколько придется. Потом, когда настанет время, я скажу тебе, что надо будет сделать. И ты это сделаешь.
Тетя Элишбет помолчала.
– Мать – рабыня. Я могу узнать, кто его отец?
Теперь помолчал Оронт.
– Об этом будет знать твой муж, Зекхарья. И уже он будет решать, сказать тебе или нет. Может быть, лучше тебе этого не знать. Не потому, что я тебе не доверяю… наоборот. Ты же понимаешь, что я тебе доверяю бесконечно. Я тебе доверяю, может быть, самую большую ценность в этом проклятом мире. Но я просто хочу отвести недобрый глаз. А он будет на вас смотреть. Он будет вас искать…
– Я, кажется, знаю имя этого недоброго глаза, – тихо и медленно произнесла тетя Элишбет. Она наклонилась к уху Оронта и шепнула ему это зловещее имя.
Оронт отстранился от нее, посмотрел пристально.
– Ты умна, Элишбет, – сказал он наконец. – Я не ошибся в тебе.
Он не ошибся. Тетя Элишбет была действительно умна. Потом она разыграла все, как в греческом театроне. Публика ахала, плакала, восхищалась, замирала в ожидании – и в финале разразилась аплодисментами…
Но это я забегаю вперед.
– А теперь ты слушай меня, девочка, – Оронт повернулся к Мирьям. – Ты ведь уже что-то начинаешь понимать? Так вот: тебе
– Что? – вздрогнула Мирьям.
– Скоро ты начнешь изображать, что понесла от своего мужа. Вам придется поторопиться со свадьбой. Когда придет время, я вот так же приеду к вам…
– И когда же? – только это и спросила Мирьям.
– Ребенок родится через семь месяцев, – сказал Оронт. – Еще есть срок, чтобы приготовиться. Должен тебя огорчить, тебе придется до тех пор воздержаться от супружеских радостей. Потому что…
– Я понимаю, – сказала Мирьям. – И мне ты тоже не скажешь, кто отец моего будущего дитя?
– Твой муж будет это знать. И кто мать, и кто отец. Он и решит, сообщать ли тебе и в какой должный срок сообщать. Пусть пока знает он один. Мужчины, видишь ли, менее прозрачны для волховства…
– Ты видел моего обрученного мужа? – спросила Мирьям.
– Я видел его вчера и говорил с ним. Скоро он заберет тебя в свой дом в Еммаусе… А вот теперь, – он повернулся к тете Элишбет, – вели подать на стол.
Тетя позвонила в колоколец.
Имя, которое тетя Элишбет прошептала на ухо Оронту, было такое: Антигона. Но прежде чем я объясню, чем страшна была эта женщина, мне придется закончить историю царя Ирода и его девяти жен.
Итак, после свадьбы Ирода и Мариамны прошло два года, и можно было наконец сказать, что воцарился мир на земле. Ирод смог надолго оставить седло и боевую колесницу. Один за другим у Мариамны родились два прекрасных сына – Александр и Аристобул, названные так в честь недавно умерших двоюродного и родного братьев Мариамны; и если смерть первого не вызвала никаких пересудов, юноша тихо угас от ран, полученных в боях, то вокруг кончины Аристобула ходило много странных и диких слухов. Совсем еще молодой человек, он был назначен Иродом первосвященником взамен многомудрого, но тяжелого и неуступчивого Ананила, сразу после взятия Иерушалайма призванного из Бабилонии на место старого Гиркана, который мало что заговаривался, так и лишен был обоих ушей; а человек с увечьем не может занимать этот пост, как бы учен и мудр ни был. Но Ананил не ужился с Иродом и был отставлен; на место его заступил Аристобул – и не прошло и года, как он утонул, купаясь на мелком месте в компании знатной молодежи. Всем тут же стало ясно, что виноват Ирод: он-де избавился от последнего мужчины из рода Маккаби. Об этом разве что не кричали ярмарочные глашатаи…
Понятно, что это глупость. Таково мнение толпы, а толпа глупа всегда. У нее есть утробная мудрость, как у египетского крокодила, и есть злобность, но ума – нет, ума нет.
Если не считать этого неприятного обстоятельства, в остальном жизнь Ирода и Мариамны протекала счастливо. И кабы не ее мать, Ирод жил бы в Элизии. А так… Ну, скажем: он довольно часто наведывался в Элизий.
Александра, дочь Гиркана и мать Мариамны, была хитра не по разуму. Кроме того, она была типичной еврейской матерью в наихудшем смысле этого слова. Ей никак не удавалось смириться с мыслью, что дети ее выросли и готовы жить сами по себе, руководствуясь своим умом и здравым смыслом; и если у Мариамны со здравым смыслом имелись расхождения, то Аристобул, напротив, во всех своих начинаниях руководствовался только им. Кроме того, несмотря на молодость, он был необыкновенно образован и выделялся этим не только среди сверстников, что было бы не так удивительно, но и среди убеленных сединами мужей Книги; однако, в отличие от многих из них, образование его не ограничивалось только еврейским Законом (который можно изучать вглубь до абсолютной бесконечности), он был силен и в греческой философии, и в римском искусстве государства. Ах, если бы Аристобул остался жив, каким сильным, каким мудрым помощником он сделался бы для Ирода, который видел свое царство единой мощной многоплеменной веротерпимой страной…