Мой старший брат Иешуа
Шрифт:
Свой «тайный синедрион» завел и Иешуа – в каждый поздний вечер, прежде чем разойтись по спальням этого дома или по другим домам, он, Мария, я, брат Иосиф и столько апостолов, сколько оказывалось рядом, собирались вокруг стола, на котором стояло простое вино, сыр, египетские яблоки и виноград (не помню, упоминала ли я про слишком ранние тяжелые ливни с градом, почти погубившие урожай фруктов и оливок минувшей осенью, да и многие ячменные поля полегли недоубранные), и обсуждали самые насущные проблемы. После трудов и переживаний дня вдруг оказывалось, что вечером ум становится одновременно изощреннее и проще, и многое непосильное вдруг оказывается посильным.
В тот вечер, накануне свадьбы Иешуа и Марии, состоялось последнее
Итак, собрались Иешуа, я, братья Утес и Неустрашимый, братья Сыновья Грома, Иегуда Горожанин, Тома, бар-Толма, Яаков бар-Альф, Шимон Зелот, Иегуда Таддий, Филипп из Бет-Шеды, но не сирота, как Утес и Неустрашимый, а родившийся там в семье коренных жителей и более того, старосты деревни, сын, седьмой в семье; он не разбойничал, но встал под апостолы сразу, как только узнал, что там верховодят братья; был Маттафия из Асоры и кто-то еще, но я никак не могу вспомнить, кто. Брат Яаков помогал маме в хлопотах; и я не буду больше пытаться вспомнить, кто там был еще, потому что не меняет ничего.
Настроение у всех было дерзостно-нетерпеливое, но Иешуа вначале попросил высказаться Горожанина, поскольку денежный вопрос оставался решенным не до конца. Тот рассказал, что лотерея стала приносить меньше дохода, поскольку священники, особенно в маленьких городах, запугивают людей, утверждая, что это-де занятие волховское, и кто участвует в лотерее, участвует в бабилонской волшбе. Вместе с тем и расходы стали меньше, поскольку почти половина бойцов с разрешения командиров либо вернулись по домам, либо осели в близлежащих городах и деревнях и занялись каким-то делом. Но назревала огромная проблема: множество беднейших в Иерушалайме и вообще в провинции уже получили однажды от Иешуа небольшую милостыню – либо деньгами, либо зерном. Прошлогодний плохой урожай давал себя знать, и все больше людей испытывали чрезвычайную нужду. Голода еще не было, но запасов оставалось всего ничего. Говорили, что торговцы прячут зерно, чтобы поднять и без того немалую цену. Иешуа посылал некоторых апостолов проверить это, но подтверждения не получил, что не облегчило ситуацию; уж лучше бы и вправду прятали. Так вот, Иегуда достал из-за пазухи узкий папирус, – удалось за подкуп получить едва ли не величайшую святыню Храма – медный свиток, в котором указаны сокровищные места. Он, Горожанин, скопировал его – вот она, копия! – и завтра вернет на место. Одно из хранилищ ценностей – довольно скромное – находится недалеко от города в старой гробнице, неизвестно кому принадлежащей. Гробница запечатана с применением еще более гнусных магических приемов, чем та, в которой погребли Элиазара: под дверным камнем нашли человеческие останки. Золота взято: двенадцать талантов в монетах, серебра – почти сорок талантов в монетах и утвари; есть еще драгоценные камни, чья стоимость пока не определена. Сейчас это все перевезено в надежное место и взято под охрану. Он, Иегуда, предлагает все эти деньги пустить на приобретение зерна в Галилее и Египте, и уже зерно раздавать нуждающимся; иначе, если раздать деньги (что, конечно, проще), торговцы поднимут цену, и бедным опять ничего не достанется. С позволения Иешуа, он, Иегуда, займется этим с утра…
– Они не простят нам этого! – воскликнул бар-Толма.
– Я думаю, завтра же нужно будет объявить о том, что царь конфискует неправедно
– Сядь, брат, – сказал Неустрашимый. – Если об этом объявить, все попадет к римлянам. По их проклятому закону. Ты же не собираешься драться с римлянами?
24
Каста египетских жрецов – служителей Храма, исполнявших в основном хозяйственные и административные функции. Применительно к иудейским священникам-кохенам – грубое оскорбление.
– Если бы это сказал не ты… – угрожающе навис над ним Утес.
– Я знаю, что ты не боишься римлян, – сказал Андреас. – И я знаю, что все наши мечты только о том, чтобы их не было на нашей земле – ни следа, ни слова, ни духа, ни дыхания. Но здесь я согласен с Иешуа: сделать это надлежит так, чтобы не погубить землю. Много ли надо ума – проливать кровь…
– Мы все равно упремся в это, – сказал Утес и сел.
– Можно попробовать иначе, – сказал Шимон Зелот. – Нужно. Взять Храм, убить Ханана. Заточить Иосифа. Сегодня. В крайнем случае завтра.
– Прийти в Храм с мечом? – недоверчиво спросил бар-Толма.
– Храм захвачен колдунами и халдеями-чернокнижниками. Мы это знаем, и мы это докажем. И грабителями.
– Взять Храм, – хмыкнул Яаков бар-Забди. – Ничего проще, а? С нашими семью сотнями копейщиков…
– Нетрудно, – сказал Шимон. – Войдем через крепость. Там подземный ход.
– Войдем через крепость! – захохотал Утес. – Ничего проще! Войдем через крепость! Как будто там нет гарнизона! Как будто там не отвесные стены в сто локтей!
– Есть гарнизон, – сказал Шимон. – Триста солдат. Начальник – Гилл из Себастии. Я с ним уже договорился.
Все загомонили. И разом утихли.
– О чем договорился, Шимон? – тихо спросил Иешуа.
– Он впустит наших солдат в ворота со стороны Овечьей дороги. Ночью…
– Со стороны учебного лагеря?
– Да. Задние ворота. Подземный ход будет открыт. Мы пройдем…
– Зачем он это сделает, как ты думаешь?
– Он считает, что ты царь, Иешуа. Он хочет служить тебе.
– А почему ты думаешь, что это не ловушка?
– Он предложил в залог свою семью. Жену и четверых детей. Они уже у нас.
– Вот как…
– Но идти надо сегодня или завтра.
– А иначе?
– Нас опередят. Могут сменить гарнизон. Могут… что-то еще. Не знаю.
– Понятно… Отдай ему жену и детей, Шимон. Скажи, что я благодарю его за порыв, но службы предательством мне не нужно. Дай сколько-нибудь денег. Не очень много, не очень мало. Может быть, он нам пригодится, но не сейчас… – Иешуа помолчал. – Я хочу, чтобы вы все поняли одно. Одно, но главное… Хотя нет, я забежал вперед. Вы все знаете, что я не стремился встать на этот путь, но почему-то встал. Не потому, что испугался смерти и сам пошел ей навстречу – так-де больше возможности уцелеть. Не только потому. Я вдруг понял, что да, я отвечаю за все. Именно я. Так распорядилась судьба, так пал жребий. Я встал на эту тропу и пошел по ней, и позвал вас. И вот теперь можно спросить себя: а куда мы шли и куда идем? Что наша цель и что наша победа? Скажи ты, Утес?
– Ты обидишься, если я скажу, – притворно потупился Утес.
– Не обижусь. Говори.
– Ты был такой забавный, почти смешной. Петушок, который хочет склевать гору. Я пошел, чтобы помочь тебе. Потому что без меня у тебя ничего бы не получилось… Я только потом понял… ну… Вон, Андреас – он страха не знает. А ты знаешь. И все равно ничего не боишься. Ты храбрее его. Вот… собственно…
– Так в чем будет наша победа?
– Если ты не отступишь. Все остальное – неважно.
– Так просто?