Мой сын. Жили-были два буржуя
Шрифт:
– Да все нормально, – подвел итог Соломон Венедиктович. – Самоутверждаются козлы. Такова жизнь.
– А у тебя что нового? – спросил Константин.
– Есть кое-что, – многозначительно произнес Рубахин. – Начинаю подумывать об отходных путях.
– А не рано ли? – усомнился Инночкин. – Сами выгонят, и просить не надо. Или есть запасные позиции?
– Нет, но есть мысль их создать.
– Думаешь с финнов царский долг взыскать? – пошутил Костя.
И Рубахин в тон ему:
– Нет, лучше со Штатами поссорю.
–
– Ну, как-нибудь… Давай в Новый Год в столицу махнем…
– Зря затягиваешь, – строго сказал Инночкин. – Мы бы с америкосами такие дела замутили! Какой-нибудь фонд засобачили – например, в поддержку колыбели человеческой цивилизации Аркаима. Филиал в Челябинске, в Москве офис….
– Ты думаешь, они так глупы? – уныло вздохнул Соломон Венедиктович.
– Совсем неглупые, но тупые, – заверил Костя. – Острить тупых – мое хобби.
– Ладно. Я с ними поговорю, и на Новый Год стрелку забьем.
– А давай за океаном – в Нью-Йорке там, или захудалом каком Чикаго.
– И в столице-матушке нашей ништяк! Вокруг елки попрыгаем, попируем. Они когда водки нарежутся, такие покладистые.
– Мне все ясно – начинаю копить на билет в Первопрестольную.
– Думаю, скоро тебе откладывать не из чего будет, – серьезно заметил Рубахин и перебросил Инночкину через стол злосчастный документ.
Костя, прочитав:
– Что за манера сомневаться в профессионализме наших руководителей?
– Вот-вот, – Соломон был рад, что Инночкин его сразу понял. – Скоро у тебя будет новый директор. А может, ты сам в это кресло метишь?
Приговоренный руководитель подозрительно покосился на подчиненного.
– Предлагаешь уволиться? – насупился Костя. – А дальше что?
– Оставайся. Будешь делать от финнов аборты.
– Насчет абортов не знаю, Соломон Венедиктович, но вот семью кормить надо .…
Помолчали.
Костя первый не выдержал паузы – хмыкнул, кивнув на злосчастный «пергамент»:
– Не боятся изобретатели бандитских ножей оставить предприятие без администрации да еще в самый разгар отопительного сезона.
– Разумно мыслишь, – одобрил Рубахин, вновь превращаясь в самоуверенного руководителя, и принялся излагать свой конгениальный план.
Выглядел он на все сто – прям ГОЭЛРО.
– Слушаю критику, – закончил Рубахин.
– Никаких замечаний!
– Отлично! – улыбнулся Соломон Венедиктович. – Признаться, думал: сочтешь мое предложение сумасшедшим.
– Ну… было дело, только в самом начале, а в итоге – любо!
– Ну, любо, так любо, – Рубахин протянул через стол пятерню. – Значит, вместе до финиша?
– Победного! – Костя с жаром пожал ему руку.
– А финны с финнками в финских банях…..
– … пусть финками бреют финнские яйца!
Друзья расхохотались.
– Слушай, а они свинину
– Да хрен их знает! Тебе зачем?
– Дак подложим.
И снова хохот.
Двое русских продвинутых мужиков задумали финку финнам в бок. И не в темной подворотне, а прямо в просторном кабинете директора энергоремонтного предприятия, ставшего структурным подразделением совместного русско-финнского холдинга «Фортуна». От тех, что караулят по подворотням, можно откупиться наличностью из кошелька, а вот от этих такой мелочью не отделаешься. Ишь, как регочут!
Нареготавшись.
– С кого начнем?
– Сверху вниз – тех, кто нам нужен.
– А если…
– «Отключим газ!» То бишь выгоним на хер с плохой записью в трудовой книжке. Кто не с нами, тот против нас!
– Что, так сразу со статьей? – удивился Инночкин.
– Почему «сразу»? – усмехнулся Рубахин. – На любого что-нибудь наскребется.
И подмигнул:
– С кадрами надо работать.
Нажал кнопку селектора:
– Ксения, заместителя по производству ко мне.
Через минуту звонок. Голос Барашкина:
– Вызывали, Соломон Венедиктович? Сейчас приду!
Что-что, а угодить начальству Мустафа Абрамович умел. Исконно русскому человеку, коим считал он своего директора, люба правда-матка в глаза с последующими искренними раскаяниями и извинениями – мол, заблуждался, шеф, прости подлеца. Что и практиковал почти ежедневно.
– Простите меня великодушно, Соломон Венедиктович, – тенорил Барашкин, прижав к груди обе ладони. – Не врубаюсь.
Рубахин строго:
– Раз не врубаешься, садись нахер за стол и пиши заявление по собственному желанию.
– На хер или за стол?
– Однохерственно! Впрочем, если остроумия некуда деть, иди в цирк коверным работать! А хочешь остаться у меня и не лизать финнам жопу, пиши заявление на увольнение. Предупреждаю: не создавай на ровном месте проблему – выгоню по статье.
– Обижаете, Соломон Венедиктович! – Барашкин широко улыбнулся. – Вы ж для меня, как теща родная…
– Садись, пиши, – Рубахин дал понять, что разговорная часть завершена.
Главный инженер Рылин был следующим. Глубоко посаженные недружелюбные глаза, сжатые в ниточку губы и тяжелый подбородок выдавали в нем человека, руководствующегося в жизни принципом: «а мы постоим – на своем настоим».
С полуслова поняв директора, он «врубил дурака» – делал вид, что ужасно озабочен состоянием дел на производстве.
– Я им говорю: как вы могли забыть вагончик в Ебурге? Вагончик! Это вам не будка собачья. Кстати, Костя, твои орлы.
– Да хер с ним! – успокаивал ретивого служаку директор. – Забудут, потом себе заберем. Ты что ли остаешься?
– А эти-то что удумали, уроды…, – продолжал нести «пургу» Рылин.
Рубахин долго и внимательно его слушал, склонив голову на бок и сохраняя спокойствие.