Мой темный-претемный властелин

Пролог

Дверь со скрипом отворилась, и полоса света на миг ослепила. Я все-таки вижу!

От долгого пребывания в темноте, уже стало казаться, что я утратила эту способность. Но, Пресветлый Аэр, почему так рано?! Кажется, не прошло и нескольких часов после теткиного визита, и новой порции издевательств я просто не выдержу. Неужели мой последний час настал?

— Эй, Рэнни? — позвали шепотом.

Сестра? Этой-то какого штарна тут понадобилось, пришла добить?

—

Ирения? — позвали чуть громче, раздраженно растягивая гласные, как всегда, когда Анаретт не получала чего-нибудь по первому требованию.

Даже с закрытыми глазами, я представляла, как капризно кривятся губы принцессы, но отвечать не стала. И пусть добивает! Какая мне разница? Луч света упал на лицо, и, сестра рвано вдохнула.

— Рэнни, ты, вообще, жива? У тебя все лицо в крови!

Говорит так, будто я ем руками на светском приеме! Уж прости, не могу не истекать кровью после того, как на мне выместила злость твоя мамочка. Что лицо? Судя по ощущениям, у меня и с остальным как-то не очень...

— Рэнни?

Капризный тон сменила граничащая со страхом тревога. Не за меня естественно. Скорее, за результат действий тетушки, сегодня она и правда перестаралась. Сестра тихонько пихнула меня носком туфли в плечо и пронзительно взвизгнула. Фонарь опрокинулся, зашуршали юбки, послышались быстрые шаги.

— М-мамочки! Здесь пауки! Рэнни, один прямо на тебе!

Терпеть и дальше ее сопрано было невыносимо, пришлось ответить.

— А то я не знаю, — промямлила распухшими губами, даже не собираясь шевелиться.

Челюсть адски болела, но я все же спросила:

— Чего тебе?

— Вот, это вода. Пей!

Я с трудом разлепила веки, один глаз почти полностью заплыл, и фигура Анаретт дрожала и смазывалась в тусклом свете фонаря, который так и остался валяться неподалеку, норовя погаснуть на сквозняке. Попыталась поднять руку, но ничего не вышло. Когда ползла к стене, от шока не сразу поняла, что она сломана.

— Пей же! Вода тебе поможет, ведьма! — настаивала сестрица.

— Завидуешь моей силе, Анаретт?

Как ни плачевно было мое положение, но выражение лица сестры меня позабавило, наедине она никогда не пыталась строить из себя ангела. Я осклабилась, продемонстрировав испачканные кровью зубы, и Анаретт отшатнулась с таким отвращением, что я забеспокоилась: наверное, мои дела совсем плохи.

Но принцесса Миртенская быстро взяла себя в руки. Подобрала фонарь, приладив его на крючок у двери. Задрала повыше пышные юбки, оголив лодыжки едва ли не до колен, и тщательно потрясла ими — видать, побаивалась прихватить с собой мохнатого восьмилапого друга. Осторожно переставляя ноги, снова приблизилась и протянула мне бурдюк.

— Рэнни, пей! — потребовала с нажимом.

Вода, свежая и чистая, полилась прямо на мои разбитые губы. Я сдалась. Открыла рот и, захлебываясь, принялась глотать.

Живительная влага тут же разлилась холодком по телу, унимая боль. Нескольких глотков оказалось достаточно, чтобы стало намного лучше. Чувство такое, будто погасили жаровню и вынули из меня вертел. Я даже застонала от разом наступившего облегчения.

— Довольно!

Добрая сестренка убрала в сторону бурдюк раньше, чем я смогла его схватить рукой.

— Остальное, когда согласишься помочь мне.

Прекрасный размен, ничего не скажешь. Надо было сдержаться и устоять от соблазна, а то теперь не смогу тихо умереть без спроса всем назло и лишний раз досадить тетушке.

— Чего ты хочешь? — устало спросила я, отметив, что теперь челюсть повинуется намного охотнее.

Губы тоже зажили, и речь больше не причиняла прежних мук. Разговаривать лежа у ног Анаретт было унизительно. Ненавижу чувствовать себя такой слабой! Я сделал усилие и сумела сесть, тяжело дыша и морщась от резкой боли в груди и руке — чтобы срослись кости трех глотков воды, пусть и из источника Аэра, явно недостаточно.

Сестренка улыбнулась, наблюдая за мной, и в ее глазах мелькнул и пропал алчный огонек, скрытый густыми темными ресницами. Точно такими же, как у меня, что в неверном свете едва тлеющего фонаря казались еще гуще. Я насторожилась, дело явно нечисто, и мне готовят новую каверзу.

— Хочу, чтобы ты на время стала мной, — наконец, выдала она.

Ответ Анаретт оказался настолько неожиданным, что я поперхнулась воздухом и закашлялась, едва сдерживая рвущийся наружу истерический смех. Наверное, и захохотала бы в голос, если бы не болезненность процесса. Дышать, смеяться и кашлять было весьма затруднительно. Похоже, тетушка сломала мне ребро.

Медленно выдохнув, потребовала:

— Еще воды.

Анаретт поколебалась несколько мгновений. Наконец, что-то решив для себя, огляделась вокруг и, приметив мятую собачью плошку, плеснула в нее немного и протянула мне.

Аккуратно, чтобы не расплескать ни капли, взяла и выпила. Воды едва хватило на пару глотков.

— Боишься, исцелюсь слишком быстро, и тетя узнает?

В точку, судя по тому, как недовольно блеснули синие глаза.

— Мама запретила мне сюда приходить, — призналась Анаретт.

— Что, зрелище не достойное принцессы?

Сестра повела плечом и зябко обняла себя руками, затем спохватилась:

— Замолчи! Ты прекрасно знаешь, что я не одобряю такого к тебе отношения, но мама… Порой, она перегибает палку. Зачем ты сбежала? Если бы не… — сестра осеклась, осознав, что если бы я не сбежала, то сейчас была бы мертва.

Я ничего не сказала. Вместо этого проглотила последние капли влаги и прошлась языком по изгибам миски. Анаретт брезгливо скривилась, а я глубоко вдохнула, радуясь, что теперь почти не больно.