Мой тихий ужас

Прай Кэрри

– Значит, тебе жутко не повезло.

– Почему ты не сказал мне раньше?! – взрываюсь я.

– Почему не сказал о том, что сломает тебя и лишит здравомыслия? – парирует он, нервно пожав плечами. – Даже не знаю.

Арсений был прав, ведь впутавшись в игру Софии я постепенно теряю грань с реальностью. Теряю веру в настоящее и во всё её содержимое.

– Расскажи мне, – требую я, выпрямившись. Просьба вылетает быстрее осмысления. На деле в голове полный бардак сомнений.

– Значит, ты мне тоже всё выложишь? Всё то, что успел прочесть? – отстреливается он. –

Даже не проси, Тих. Ты сам до всего дойдёшь… Я хоть и Птицын, но всё это время поломанные крылышки лечили не мне.

Я впервые опускаю взгляд, не в силах противостоять другу.

– Ты верно заметил, что мы отдалились, Тихон. Так и есть. Ты возненавидишь меня, когда прочитаешь письмо до конца, – Арс хватается за шею, выкручивает расписную кожу. – Возненавидишь так же сильно, как и София… Если бы она узнала о главном виновнике той аварии.

2.5

Недавно я сказала, что эта глава будет моей самой ненавистной. Но тому виной не только твои выходки. Огромную роль сыграли наши родители, что оставались не до конца честными, в первую очередь с самими собой.

– Один. Два. Три… Отличное начало, София!

Борясь с скользкими поручнями в реабилитационном центре «Вторая жизнь», я мысленно молила сохранить мне первую. Мышцы в спине и руках горели огнём, а по лицу стекали ручейки пота. Тело напряглось настолько, что казалось любое дуновение сквозняка сложит меня как шаткий карточный домик.

– Тридцать пять. Тридцать шесть. Не сдавайся! Ты справишься! – подбадривал тренер, уткнувшись лицом в медицинскую карту.

Мои ноги плотно стояли на резиновом коврике, но только с виду. На деле я держала своё тело на весу, упираясь о перила и ненавидя собственную тяжесть. Суть тренировки заключалась в борьбе с атрофией и укреплении мышечной силы ног, однако страх сломаться окончательно превратил упражнение в пытку. Надежда попрощаться с коляской темнела вместе со светом в глазах.

– Поздравляю, София. Минута – твой новый рекорд, – лениво объявил мужчина, широко зевнув.– Увидимся на следующих выходных. Ты большая молодец.

Когда меня подхватили руки Божены и Елисея, я позволила себе расслабиться и вздохнуть с облегчением. На душе было паршиво. Спустя месяц заточения в инвалидном кресле мой личный рекорд был равен провалу.

Я ни на что не способна. У меня ничего не получится.

Желание убраться из дома Райских пересилило намерение встать на ноги, пусть обе потребности были связующими. Сконцентрироваться на главном мешало всё: вечные скандалы и провокации, противоречивые эмоции и переменная внутренняя пустота. Но главным якорем оставались глаза Божены, которые давно лишились веры.

– Сегодня ты хорошо поработала, дорогая, – с натугой приговаривала мама, извлекая кресло из багажника. – Ещё немного таких занятий, и ты сможешь стоять без опоры. Я очень тобой горжусь.

Вид окон персональной темницы окончательно убил настроение.

– Мы все тобой гордимся, – соглашался Елисей. Держа меня на руках, он старательно прятал

беглый взгляд, ибо сомневался в собственным словах. – Я попросил врача удвоить нагрузку, чтобы результаты радовали вдвойне. Не успеем глазом моргнуть, как ты всех нас обгонишь.

Оказавшись в кресле, я наградила их мрачной улыбкой. Они вели себя так, будто Мерлин и волшебная пыльца существуют. Однако за напускной бодростью таилось отчаяние. Обманывая меня, они лгали только себе.

– Как насчёт перекуса? – продолжал вихлять Елисей. – Нелли приготовит сырную пиццу, а я достану молочный коктейль. Так сказать, отметим победу.

– Отличная идея! У меня ещё есть час свободного времени. К тому же, я жутко проголодалась. Как на это смотришь, дорогая?

В меня вонзилась пара вынуждающих взглядов.

– Как я на это смотрю? – фыркнула я. – Мне кажется, что я уже сыта по горло вашим притворством. И если вы решили отметить новый рекорд, то начните с себя. Так лихо отыгрывать радость, когда дело дрянь, сможет не каждый актёр.

Фальшивая улыбка покинула их лица.

– Дорогая, что с тобой случилось? – оторопела Божена. – Мы искренне за тебя рады. Процесс реабилитации всегда сложен, результаты индивидуальны.

– У меня их попросту нет. И ты это знаешь.

– Врачи так не считают. Не думай, что ты умнее всех на свете.

– Это их работа – без конца твердить, что всё наладится.

Мать опустилась на колени рядом со мной и встряхнула коляску.

– Ты справишься, София, слышишь? Не смей унывать…

– Перестань, – я в неверии качала головой. – Не нужно.

– … как бы там не ломала тебя жизнь.

Её уговоры были смешны и требовались они отнюдь не мне.

– Пойми, это наше общее испытание.

– Замолчи! – прокричала я, поддавшись вперёд. – Ты достала меня уже!

Мать пошатнулась, но Елисей её удержал. Мужчина удивился не меньше, когда увидел меня такой – разбитой и до слёз злой.

– Не то вы вылечить пытаетесь, – на выдохе проговорила я, приложив руку к груди. – Я здесь поломана, понимаете? Не без вашей помощи. И если вы действительно хотите мне помочь, то для начала верните домой. О большем я не прошу.

* * *

Вечер выдался удивительно тёплым.

Отмахнувшись от всех предложений провести время вместе, я осталась во дворе провожать лиловый закат. Елисей любезно предоставил мне возможность обдумать своё решение, что так ударило по равновесию матери. Мужчина был готов пойти и на это, в том случае, если я не передумаю. Однако моя позиция была стойкой.

Я прекрасно понимала, что вернувшись домой обреку себя на новые сложности, эффективность и частота тренировок сократится вдвое, но это было мелочью по сравнению с внутренним дисбалансом. Любое присутствие Тихона, пусть даже самое мимолётное, действовало на меня губительно. Гадкие мысли о нём рубили в клочья мысли о выздоровлении.

Пока он рядом, мне ни за что не справиться.

– Развлекаешься? – ударило в спину, и я дёрнулась в кресле, что несколько часов стояло неподвижно. – Отец сказал, что ты пожелала побыть в одиночестве.