Мой труп
Шрифт:
Я или Оля?
– Ты знаешь, Женя тоже в Киеве. Приехал Андрея искать.
– Теперь, по примеру Гамлета в сцене «Мышеловки», я пыталась сорвать с ее лица иное признание.
– Он думает, с ним что-то случилось. Он не помнит, когда он исчез.
– Я тоже не помню, - рука Оли не дрогнула - она разливала кофе по черным чашкам с зеленым плющом от покойного Джанни Версаче, оставаясь такой же спокойной, как он.
– Он даже не помнит, что вы пили на кухне. Где, интересно, он был в это время?
– Они в комнате в «крокодила» играли. Женя,
Я выпила кофе и терпеливо выслушала рассказ до конца. Они с Ариной соревновались в произношении звездных имен - но даже теперь, когда все имена произносились Олей в прошедшем времени, Арине было трудно перещеголять ее. А потому - трудно простить…
Оля не сдавалась!
Подобно женщине, волочащейся по полу, вцепившись в рукав уходящего мужа, - она скрупулезно обзванивала знаменитых знакомых, поздравляя их с днем рожденья, днем ангела, Новым годом. Она обнимала на презентациях звезд, узнававших ее все менее охотно, чтобы хоть так, в довесок к ним, попасть в кадр. На сезонах моды Оля вышла на подиум голой в одних сапогах и фате, чтоб хоть так стать гвоздем программы.
Она по-прежнему держала себя как звезда. По-прежнему одевалась и красилась как звезда. Но этот макияж все больше и больше походил на застывшую мертвую маску. Неизменную все четыре года. Как все мы, Оля донашивала прежнюю жизнь и носила старое звездное лицо с упрямством пожилых дам, отказавшихся изменять моде своей молодости, отказавшихся признать: то время безвозвратно ушло.
И вот в этом мы были похожи! Как и я, заглядевшись назад, Оля застыла соляным столбом. Как и я, Оля жила даже не прошлым, а в прошлом. Тот, кто не живет, умирает - при жизни. А когда ты уже мертв - убить нетрудно. Я знала по себе. Просто не чувствуешь разницы между жизнью и смертью.
Я или Оля?
– У меня фотографии с того вечера есть. Хочешь, покажу? Там Гурченко, я…
– Позже. Прости, я не поняла, что случилось у Арины с Андреем?
Оля погасла. Я видела, ей не хочется возвращаться обратно - из воспоминаний о прежней «настоящей жизни». Пока она говорила, она жила там. Мысленно она всегда жила там, жила так упрямо, что перестала жить здесь. Замолчав, она опять умерла. С сомнением посмотрела на ненадпитую чашку кофе. Ей не хотелось пить - не хотелось жить.
И вновь проживать позавчерашний вечер:
– Они сцепились из-за таблетки…
– Экстази? Которую ты просила у Яниса?
– Я сказала ему в театре про «Красоток», Андрея… - Оле не хотелось отвечать на вопрос.
– А он знаешь, что мне сказал? «Ты не должна завидовать!» Я - не должна… Представляешь? И я поняла, что у меня нет друзей.
– А Сашик? Он же твой друг.
– Я тоже так думала, - голос Оли звучал отчужденно, где-то там - за тридевять земель.
– Я думала, он сел ко мне в машину утешить… А он… Когда вы с Доброхотовым побежали в метро, начал канючить: Олюля, прости, я взял вести корпоратив не тебя, а Марлену. Она может
И в этом мы тоже были похожи - настолько, что у меня сжало воздух в груди.
Как и мне, Оле довелось понять: смерть имеет несколько стадий - идти вниз, ступень за ступенью. Познать глубину несвежей общечеловеческой истины «друзья познаются в беде». И узнать, ее беда не подпадает под Костины должна-не должна, Сашик, со студенческих лет именовавшийся другом, думает лишь о себе, мы с Доброхотовым сбегаем, забыв поинтересоваться причиной ее мертвенного выраженья лица. А Арина с Андреем…
– Но почему Янис отдал таблетку Андрею?
– Потому что мудак… Мы приехали, я опять попросила… Мы поссорились с ним. А потом ты заперлась, Андрей расстроился. И Яник расщедрился. И подарил ему. Она на кухне лежала. А Арина спрятала ее. Не понимаю зачем… Нет, понимаю. По той же причине, по которой она разыграла спектакль с Доброхотовым. Чтоб чувствовать себя лучше других. У нее получилось.
– Оля гадливо отодвинула чашку на середину стола.
– Они прямо у меня на глазах… Знаешь, кем я себя почувствовала?
– Мертвой?
– Ты всегда хорошо формулировала… - Оля смотрела мне прямо в глаза. Ее карие глаза напоминали остывший кофе в чашке. Великолепный напиток. Арабика. Которую через пару минут безжалостно выльют в раковину.
– Дело ж не в Доброхотове, просто… Мне показалось, что меня уже нет.
Как и меня, Олю научили отменно формулировать сверхзадачу любой роли. Как и мне - ей не стало от этого легче. В театре Андрей оскорбил Арину, и по нашему старому правилу «победить победившего» она нашла способ взять над ним верх. И окончательно взять верх над упавшей звездой.
– Арина так и не отдала ему таблетку. И Андрей перевернул всю кухню, - закончила я.
– Он просто послал ее… Странно, что она не сказала тебе.
Нет - закономерно, что в этой части программы Аринин мозг сделал купюру.
– А я сказала: «Андрей, оставь эту суку в покое, давай лучше напьемся с горя». Мы взяли бутылку абсента…
– Абсента? Ты же не пьешь.
– Что пить… мне умереть хотелось. В тот вечер я окончательно поняла: это конец.
Так же, как мне, Оле захотелось умереть от острой недостачи иллюзий - веры в лучшее, в дружбу, в себя. Она просила у Кости иллюзию. Но он не дал. И Оле пришлось взглянуть на свою жизнь реально. И сказать себе: «Это конец!»
А самоубийство - тоже убийство. Та же готовность убить.
Я или Оля?
Она сама предложила Андрею напиться. И напоила его. Он быстро пьянел, и все это знали. А Оля могла и не пить. Она могла сыграть опьянение! Сыграть так, что запомнили все. Рита, которой пришлось поднимать ее с дивана. Женя («Оля была сильно пьяна. Я никогда ее такой пьяной не видел»). Первое, что Оля сказала мне: «Я так напилась… Пью третий день». Как профессиональная актриса она держала намеченную линию роли.