Мой удивительный мир фарса
Шрифт:
Я впервые напился в компании блаффтонского друга Лекса Нила, которому было девятнадцать, на два года больше, чем мне. Позже он стал сочинять песни и работал у меня гэгменом [27] . Ему только что отказала местная красавица, и такое неуважение возмутило меня больше, чем самого Лекса. Правда, я уже забыл её имя. Помню только, что она была дочерью комиссара по водоснабжению округа Маскигон.
— Я докажу, что я твой настоящий друг, — сказал я Лексу, — и не позволю тебе надраться в одиночку. Я тоже напьюсь.
27
Тот,
День был очень подходящий: вдобавок к любовной трагедии Лекса наша бейсбольная команда снова проиграла. Ни у Лекса, ни у меня не хватило наглости потребовать бутылку виски в единственном месте Блаффтона, где можно было это сделать, — в «Таверне Паско». Мы попросили мистера Фрини, хозяина туристического лагеря, купить её для нас, что он и сделал. Поручение представляло небольшую трудность, потому что лагерь — на деле несколько хибарок и палаток для туристов — располагался на обрыве высотой 90 футов. Попасть в лагерь Фрини и уйти из него можно было только по шаткой деревянной лестнице. Когда любезный мистер Фрини вернулся с виски, Лекс и я распили бутылку, обмениваясь философскими размышлениями о предательской натуре женщин. Мы также пообещали друг другу никогда не жениться, какими бы красивыми ни были девушки, которые попытаются загнать нас в ловушку. Сгустились сумерки, и я был пьян в доску. Лекс, уже имевший опыт распития виски, оказался в лучшей форме.
Он изо всех сил помогал мне спуститься по шаткой лестнице мистера Фрини. Но в ту ночь луна не светила, и, не сделав и двух шагов, я скатился до самого низа. Правда, не ушибся, потому что земля была мягкой и поросла густой травой. Моё падение натолкнуло Лекса на мысль, что я не в состоянии идти домой. Вместо этого он привёл меня в свой дом, где его мать
— хрупкая пожилая южанка, курившая трубку из кукурузного початка, — уложила меня в постель и нянчилась со мной утром, пока я страдал от ужасного похмелья.
После этого эксперимента я не выпил ни глотка виски до тех пор, пока не стал солдатом на Первой мировой.
Около десяти лет моя жизнь шла по такому образцу: таркингтоновское [28] лето, похожее на сон, и зимние месяцы, проведённые в разъездах по всей стране с нашей клоунадой. Я всегда любил выступать, но это тяжёлая работа и временами не совсем радостная. Было, к примеру, одно дневное выступление в понедельник, когда нам пришлось растянуть наш 17-минутный номер более чем на полтора часа в ожидании, пока за сценой соберут оборудование для следующего артиста. Там было что собирать, ведь следующим выступал смельчак, чей номер назывался «Глобус смерти доктора Кларка». Это была огромная сфера, сделанная из перекрещенных стальных полос, скреплённых на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Мотоциклист въезжал внутрь сферы и начинал медленно двигаться по кругу в её нижней части. Повышая скорость, он заставлял ревущий мотоцикл подниматься всё выше и выше, и номер достигал кульминации, когда он начинал делать мёртвые петли вниз головой внутри огромного глобуса.
28
Бут Таркингтон, драматург и писатель.
Мы уже были на сцене в тот день, и вдруг менеджер театра подал нам сигнал оставаться там как можно дольше. Массивное оборудование доктора Кларка не прибыло в театр, а когда прибудет, понадобится довольно много времени на сборку и крепление.
Папа подошёл к краю сцен.
— Следующий номер — великий номер, — сказал он, — но
Никто не ушёл.
Закончив все наши обычные репризы, папа сказал:
— Бастер, почитай что-нибудь.
Я стал декламировать «Юнгу, оставшегося на горящей палубе».
— Лучше почитай что-нибудь другое, — сказал папа.
Я почитал. Затем он попросил меня ораторствовать в третий раз, и я ответил:
— Мне больше нечего читать. Я знаю одну пародию, но она не моя, она принадлежит Хью и Ли, и мы должны получить их разрешение, прежде чем я смогу её спеть.
— Они не засудят и не убьют тебя, если ты пошлёшь им авторские, — сказал Джо. — Я даю тебе разрешение. Я беру ответственность на себя.
Всё было очень мило, и я пел эту песню, но сколько же можно быть милым на сцене? Через некоторое время менеджер просигналил, что части Глобуса смерти наконец прибыли. Мы слышали, как рабочие начинают их монтировать за кулисами, но это же требует уйму времени. Когда мы не смогли придумать, что делать дальше, папа закричал: «Поднимите занавес!»
За занавесом рабочие всё ещё пытались собрать Глобус смерти. Папа и я с готовностью отправились на помощь, на деле мешая им, так как наши штаны и прочие части одежды попадали в крепления большого глобуса. Вопреки нашей помощи они в конце концов собрали штуковину и подпёрли её со всех сторон стальными балками.
К тому времени мы находились на сцене 1 час и 35 минут. В тот момент я хотел быть Элом Джолсоном [29] , который мог завораживать публику часами, стоило ему этого пожелать.
В другой вечер нам выпало задание потяжелее: пришлось соревноваться с трупом самоубийцы. Это тоже случилось в Гранд-театре в Питтсбурге, где мы с папой показали нашу самую большую драку и наблюдали афёру с зудящим порошком. Тогда гвоздём программы выступала Этель Леви, только что разошедшаяся с Джорджем М. Коганом. Она была перед нами.
29
Эл Джолсон (1886 г. р.) — великий эстрадный певец. В 1927 году в первом звуковом фильме "Джазовый певец» сказал знаменитую фразу: «Минуточку, вы ещё не всё слышали».
В середине её второй песни в ложе встал маньяк, вытащил револьвер и прицелился в неё. Когда она, крича, убежала со сцены, он направил пушку на себя и вышиб себе мозги. Он даже не знал Этель Леви. Хотя мисс Леви была почти в истерике, её вынудили вернуться на сцену и закончить выступление. А потом вышли «Три Китона» со своим весёлым номером.
P.S. Победил труп.
Довольно странно, но шутки других актёров тоже создавали нам очень напряжённые моменты на сцепе. Ни одна из них не была сделана с дурными намерениями. Для них было естественным устраивать всё, что можно придумать, лишь бы заставить запаниковать таких актёров, как мы, гордившихся своей невозмутимостью.
Большинство этих выходок были вдохновлены переменами в нашей репризе. Теперь, пока папа декламировал свою «красивую поэму», я входил и устраивал за его спиной ужасный шум, колотя ручкой метлы о пол. Я продолжал бить метлой в пол. Публика понимала, что я делаю, только когда ручка проваливалась в дыру, а я падал вверх тормашками с не менее сильным шумом. Выведенный из себя, папа сгонял меня с дороги пинком и хватался за рабочую часть метлы. Вытащив её с моей непрошеной помощью, он отбрасывал метлу в сторону и спокойно продолжал читать с того места, где остановился. Предполагалось, что на этом всё кончится, но бесшабашный дух других актёров вдохновлял их на добавление новых сюжетных ходов.