Мой верный шмель(Рассказы)
Шрифт:
— Поджидаю, — спокойно ответил рыжебородый, — чтобы драться с ними, когда у начальников, вроде тебя, засверкают пятки.
— Тише, тише… она уснула… — шепотом произнесла мать.
В тот же день директор вызвал Орлова.
— Машины не будет. Последний поезд ушел. Возьми винтовку и застрели его, чтобы он не достался немцам.
Орлов ничего не ответил. Он молча взял винтовку и направился к двери.
— Подожди! Ты забыл патроны. Две обоймы хватит? — холодные стеклышки пенсне поблескивали
— Хватит, — буркнул Орлов и взял со стола патроны.
Они были покрыты смазкой и прилипали к пальцам. Он их сунул в карман, а винтовку надел на плечо, как охотник, — стволом вниз.
Во дворе его поджидал Максим. Услышав знакомые шаги, слон отвел в сторону ухо и, поскольку не мог повернуть голову — для этого надо иметь шею, — повернулся сам.
Орлов, не глядя на слона, прошел мимо.
На улице он столкнулся с Комовым. Клоун остановил его и скороговоркой произнес:
— Слону могилу руками не выроешь. Проси экскаватор.
Он боялся, что его заставят рыть могилу слону.
Орлов отстранил клоуна плечом и зашагал дальше. Весь день ходил он по разным учреждениям и все просил машину для слона. На него смотрели непонимающими глазами и переспрашивали:
— Слон? Какой слон? Зачем слон? Сейчас война, немцы под городом, а он лезет со слоном.
Орлов поворачивался и уходил. И стучался в другую дверь.
— Я детский дом эвакуирую, — кричали на него здесь. — Ты что хочешь, чтобы я детишек бросил ради твоего слона?
В третьем месте его приняли за сумасшедшего.
— Все будет в порядке, — сказали ему. — Иди домой, успокойся. И не думай о слоне.
— Как же не думать о слоне!
— Очень просто. Взять себя в руки. Мобилизовать все силы. И не думать о слоне.
Орлов плюнул и ушел прочь.
Слон стоял на цепи. Он сохранял спокойствие. Лишь изредка поднимал ухо, прислушиваясь к шагам, к голосам, к несмолкаемым звукам фронта.
Вечером Орлова снова позвал директор:
— Ты что, решил слона подарить немцам?
— Нет.
— Чего же ты на самом деле тянешь? Может быть, поручить это дело другому?
— Нет, нет!
Даже сквозь густую темную щетину было видно, что Орлов побледнел.
— Я сам… До утра управлюсь.
— Ладно, — ответил директор, — до утра. Только отведи его подальше. В какой-нибудь буерак… Люди жгут горючее. Взрывают электростанции, мосты, институты. А он не может слона… Мне тоже жалко, но сейчас не время жалеть.
Директор говорил как-то неестественно, он повторял чьи-то чужие слова, но старался выдать их за свои.
— Словом, отведи его в буерак.
— Хорошо. Отведу.
— Смотри, Орлов! Время военное, строгое.
— Да, да, — сказал Орлов и зашагал прочь.
Директор все-таки поджег свой цирк. Выгнал беженцев.
Прикатил бочку
Афишный клоун с улыбкой пропадал в огне. Едкий дым поднимался в небо. К вечеру шатер догорел. На его месте образовался черный остров, от которого едко пахло гарью.
Они двинулись в путь на рассвете. Орлов отстегнул железную цепь и освободил слона. Потом он набросил на спину Максиму попону, навьючил на него два мешка отрубей, ведро, коричневый чемодан с никелированными застежками.
— Пойдем, Максим, — тихо сказал Орлов, и слон качнул головой, будто хотел сказать: «Пошли, раз надо!»
Они вышли на улицу.
Редкие прохожие не обращали внимания на шагающего слона, как будто это был не слон, а собака или лошадь. Людей занимало только то, что имело отношение к войне: несло тревожные перемены, угрожало жизни. Им было не до слона.
Орлов и Максим не сразу вышли из города, а свернули на берег. Они остановились перед холмиком, обложенным свежим дерном. Орлов наклонился и задумчиво провел рукой по траве. Рука стала влажной от росы. Слон переступал с ноги на ногу.
— Прощай, Зина, мы пошли, — тихо сказал Орлов и оглянулся на Максима.
«У слона бронированная кожа. Только между глазом и ухом есть нежное место: одной пули достаточно», — Орлов не понял, почему он подумал об этом. Обоймы неприятно оттягивали карман, ему захотелось выкинуть их, но он не сделал этого.
Когда они вышли из города и очутились на шоссе, поток беженцев пришел в движение. Лошади, повозки, коровы, детские коляски, овцы, грузовики, велосипеды, телята, собаки — тысячи ног, колес, копыт, палок — голоса людей, плач маленьких, грохот колес, цокающее многоточие копыт, мычание и блеяние — множество разных красок, перемешанных, потускневших от пыли, лишенных всякой гармонии, — все это, живое и неутомимое, двигалось в одном направлении — на восток, навстречу убежищу, безопасности, жизни. Вся страна встала на колеса, превратилась в огромный кочевой табор.
Никто не удивился, что рядом идет слон, — утратили способность удивляться.
Чей-то глухой голос заметил:
— Крупная скотина. Ее бы на немцев напустить.
— Обыкновенный африканский слон, — отозвался высокий костлявый старик.
И белая старушка пролепетала:
— Господи боже мой, у людей горе, а он слона водит.
Худой сутулый мальчик, трясущийся на груженой фуре, сказал своему соседу:
— А по-немецки слон — дер элефант.
Немецкая речь еще не вызывала к себе ненависти.