Мой верный шмель(Рассказы)
Шрифт:
Некоторое время Таня в раздумье стояла перед школой, прижимая рукой ландыш. Потом поднялась по ступенькам.
— Тетя Паша, Михаил Иванович здесь? — спросила она нянечку, которая пила чай из блюдца.
— Давеча был здесь…
— Я посмотрю его пальто.
— Посмотри.
Таня вошла в учительскую раздевалку и сразу увидела бурую, порядком засаленную дубленку. Это была его дубленка. Шкура Зубра. Таня достала из-за пазухи ландыш и осторожно положила цветок в глубокий карман шубы учителя.
— Только не говорите, что я заходила, —
— Ладно уж, — отозвалась старушка, наливая чай в плоское блюдце.
Таня быстро скрылась за дверью.
Меняются теплые течения. На смену одному приходит другое. Оно так же подхватывает тебя у ворот дома и так же легко и просто несет тебя мимо других домов, через другие перекрестки. И тебе не надо задумываться, где поворачивать, где идти прямо. На помощь приходят трамваи и троллейбусы. Они, как корабли, плывут по течению.
Старое течение приводило Таню в школу. Новое выносит ее к круглому зданию цирка.
Таня приходила в цирк пораньше, чтобы успеть до прихода Виктории Сергеевны начистить порцию рыбы. Она распахивала двери, включала свет. Лель поднимал голову и, моргая, привыкал к свету. Он издавал скрипучий звук. Он приветствовал Таню. И сразу три головы просовывались между прутьев.
Таня открывала холодильник. Доставала оттуда бак с рыбой. Надевала фартук и вооружалась ножом. Она быстро очищала три серебряные тушки, а морские львы на это время превращались в морские камни: они застывали в томительном ожидании. Таня бросала им по рыбке. Камни оживали. Начинался новый день.
В это утро Танино внимание привлек странный звук. Он напоминал плач ребенка. Таня механически вытерла руки о фартук и вышла в коридор. Теперь звук доносился отчетливей. Он был похож на непрерывный жалобный вой. Таня пошла на звук. Она быстро шла по полутемному коридору и вскоре очутилась на манеже.
На манеже было двое: дрессировщик Эрозин и медвежонок. Дрессировщик бил маленького медведя длинным бичом, а тот пятился, отворачивая морду от свистящих ударов.
Таня замерла у края манежа. Ей показалось, что хлыст не зажат в руке дрессировщика, а как бы является продолжением руки.
Манеж был освещен, а полукруглые, уходящие к потолку ряды кресел тонули во тьме. И Тане показалось, что они заполнены зрителями. Что сотни людей, затаив дыхание, смотрят на медвежонка и слушают этот полный боли и отчаяния вопль.
Таня не выдержала, она бросилась на манеж, мимо человека, машущего рукой-хлыстом, и закричала:
— Не смейте!
Она бежала к медвежонку, как кидаются на помощь маленькому беззащитному существу. Она забыла, что он дикий, обиженный зверь. Что человек уже убил хлыстом все теплое и живое, что теплилось под этой косматой шкурой.
Дрессировщик успел схватить Таню за руку и с силой отшвырнул ее в сторону. Таня упала в мягкие опилки.
— Сумасшедшая девчонка! Убирайся вон!
Таня вскочила на ноги и снова крикнула:
— Не смейте!
— Сейчас
Стояла оглушительная тишина. Только стон медвежонка прервал ее.
Если бы огромный круглый зал был заполнен людьми и если бы эти люди пришли сейчас на помощь Тане!.. Но зал был пуст. И эта пустота сейчас внушала страх и отчаяние.
Таня бежала по коридорам. Она бежала и кричала:
— Все на манеж!
Никто не откликался. Цирк был пуст.
Вдруг Таня услышала за спиной голос:
— Что случилось, рыжая команда?
— Викторина Сергеевна… там… он… избивает…
— Кто избивает? Кого? Говори внятно.
— Эрозин… медвежонка… Идемте скорей.
— Негодяй, — тихо произнесла морская львиная мама.
Когда они вошли в зал, там уже собралось несколько человек. Вероятно, Танин сигнал долетел до тех немногих служащих, которые были в цирке.
Эрозин уже не бил медведя. Он кричал на собравшихся людей:
— Не ваше дело! Уходите! Уходите!
— Игорь Садыкович, так нельзя, — говорил старый пожарный, одетый в нескладные брезентовые доспехи.
— Иди-иди, туши-гаси, — огрызался Эрозин.
И тут в разговор вмешалась Таня:
— Вы не смеете, — кричала она, — это советский цирк!
Эрозин взорвался.
— Опять ты! Скажи спасибо, что я спас тебе жизнь! Тебя бы медведь отделал будь здоров как. Надо было не удерживать тебя. — И тут он закричал всем — Если эта девчонка такая слабонервная, то пусть она убирается из цирка! И нечего устраивать общее собрание… Я заслуженный…
Он захлебывался от злости. Викторина Сергеевна подошла к Тане и тихо сказала:
— Пойдем, рыжая команда.
И они пошли по длинным коридорам к своим питомцам.
— Он не будет больше бить? — спросила Таня.
— Не будет.
Дрессировщица все еще держала Таню за руку. Потом она оглядела свою помощницу и сказала:
— А ты девка что надо! Из тебя выйдет человек.
Да здравствуют рыжие неудачливые люди! Которые суют нос куда их не просят и готовы подставить себя под удар, когда надо защитить слабое существо, которые до последнего бьются с несправедливостью. Их вечно заносит в сторону. И когда занесет, они уже не могут остановиться и ударяются. Но они не отступают и не хнычут. Они переносят гонение подлецов и не складывают оружия.
Да здравствует рыжая команда! Все рыжие команды! И вообще рыжий — это не цвет волос. Это цвет характера.
Таня стояла перед закрытой дверью и тихо плакала. Она уперлась локтем в дверь, а лицо спрятала в согнутую руку. На лестнице было тихо, и каждый звук усиливался, становился гулким, как в ущелье. Таня тихо всхлипывала.
Когда нет подходящего человека, у которого можно поплакать на плече, плачут прислонясь к деревянной двери. Дверь хотя не утешает, но зато не сует в нос рецепты, как надо жить, и не читает морали. У двери куда больше такта, чем у некоторых людей.