Мой враг – королева
Шрифт:
Величайший его враг, сэр Уолтер Рейли, ухватился за эти слова. Представляю, с каким торжеством он передал их на ухо королеве. Она стала ненавидеть его сильнее, чем любила. Ее преследовала сцена, когда он вломился в ее спальню и увидел старую седую женщину.
Продолжение истории известно: был заговор, по плану которого они захватили Уайтхолл, добивались встречи с королевой, заставили ее сместить нынешних министров и собрать новый парламент.
Наверное, им казалось все просто и ясно, когда они планировали это. Совсем иное дело было это осуществить.
Естественно, что все приготовления в Эссекс Хауз привлекали внимание. Шпионы Эссекса обнаружили, что существовал противоположный заговор с Рейли во главе, в котором планировалось поймать их, возможно, убить, но в любом случае бросить в Тауэр.
Где бы мой сын ни проезжал по улицам Лондона, люди выходили приветствовать его. Он всегда был предметом интереса и обожания. Он верил, что этот город будет на его стороне, и что если он проедет по улицам с призывом выйти на митинг, то люди пойдут за ним.
В субботу вечером несколько его последователей отправились к театру «Глобус» и подкупили актеров, чтобы те сыграли «Ричарда 3» Шекспира и люди поняли из пьесы, что можно низложить монарха.
Я была так встревожена, что немедленно вызвала к себе брата Уильяма. Он также имел дурные предчувствия.
– Уильям, – кричала я, – молю тебя, поезжай в Эссекс Хауз. Увидься с ним. Переубеди его.
Но Эссекс, как всегда, не желал слушать. В Эссекс Хаузе, когда туда приехал Уильям, было уже три сотни народу: горячие головы, фанатики.
Уильям потребовал встречи с племянником. Эссекс отказался, а так как Уильям не уходил, он был схвачен и заперт в кабинете.
И тут Эссекс сделал величайшую глупость: вместе с двумястами своими сторонниками и бедным заблудшим Кристофером он вышел на улицы Лондона.
Какое ребячество!
Я и сейчас становлюсь больна, когда думаю об этом храбром, глупом мальчишке, едущем по Лондону с плохо вооруженными приспешниками и вызывающем народ присоединиться к нему.
Представляю себе его разочарование, когда он увидел, как эти достойные люди поспешно отворачиваются и запираются у себя в домах. Отчего бы им восставать против королевы, которая принесла им процветание, которая спасла страну от Испании!
Но призыв к восстанию был услышан, и в Лондоне и в пригородах войска уже готовились защитить королеву и страну. Боев было немного, но достаточно для того, чтобы некоторые были убиты. Моего Кристофера ткнули в лицо алебардой, и он упал. Его схватили, в то время как Эссекс отступил и достиг своего дома, где быстро сжег письма короля Шотландского, которые могли изобличить его.
Ночью за ним пришли.
Я была в шоке и ярости. Его друг Фрэнсис Бэкон, для которого он так много сделал, сказал речь в пользу наказания Эссекса.
Я назвала его лицемерным другом и предателем.
Пенелопа
– Нужно было получше выбирать друзей, – сказала я.
– Да, дорогая мама, – отвечала Пенелопа, – но взгляни, к чему привела его глупость.
Я знала: мой сын обречен.
Но была надежда, за которую я цеплялась. Королева любила его, и я вновь и вновь напоминала себе, что она всегда прощала Лейстера.
Но Лейстер не поднимал против нее восстания. Какое прощение может быть Эссексу?
Нужно было трезво признать: никакого.
Он был признан виновным, как я и предполагала, и приговорен к смерти, так же, как и бедный Кристофер.
Я была в отчаянии и тоске. Мне предстояло проститься навеки и с мужем, и с сыном.
Это был кошмар, в котором я находилась ночь и день. Она не сможет сделать этого, говорила я себе. Но почему же? Те, кто окружали королеву, полагали, что она должна выполнить это. Рейли – вечный враг, Сесил, лорд Грей – все объясняли ей, что у нее нет альтернативы. И все же она была женщиной сильных чувств. Когда она любила – то любила глубоко, а она, несомненно, любила Эссекса. После Лейстера он был самым важным в ее жизни человеком.
А что, если бы Лейстер сделал то, на что осмелился Эссекс?
Но он бы никогда этого не сделал. Лейстер был не дурак. Бедный Эссекс, его карьера была отмечена печатью самоубийства, и теперь ничто не могло спасти его.
Или могло?
Мой сын и муж были приговорены к смерти. Я была их ближайшим родным человеком. Неужели у нее не возникнет хоть капли жалости? Если бы только она согласилась выслушать меня!
Я подумала, что королева могла бы принять Фрэнсис. Все-таки она была дочерью Мавра, а королева любила его. Более того, Эссекс был постоянно неверен Фрэнсис, и королева могла бы ее за это пожалеть, и это чуть залечило бы рану, нанесенную его женитьбой.
Бедняжка Фрэнсис, в каком она была отчаянии!
Она любила его и была рядом с ним, несмотря ни на что. Я надеялась, что он был наконец нежен с нею.
– Фрэнсис, – посоветовала я, – поезжай к королеве. Поплачь и спроси, сможет ли она принять меня. Скажи, что я умоляю ее оказать эту милость женщине, которая дважды была вдовой и может остаться ею в третий раз. Умоли ее выслушать меня. Скажи, что я знаю, что под ее суровым величием таится большое сердце, и скажи, что если она примет меня, я буду молиться за нее всю оставшуюся жизнь.
Фрэнсис была принята, и королева сказала, что то был тяжелый день и для нее также, когда в битве был убит мой муж, а затем я вышла замуж за предателя.
К моему удивлению, мне была назначена аудиенция.
И опять я могла видеть ее. Но в этот раз, стоя на коленях, моля за жизнь своего сына. Она была одета в черное – по Эссексу, я полагаю, но платье ее было покрыто жемчугами, она прямо и гордо держала голову над кружевным воротником, а лицо ее казалось очень бледным на фоне ярко-красных буклей.