Мой встречный ветер
Шрифт:
Над кустами летают шмели, такие толстые, что их можно заметить, даже не приближаясь; они жужжат, каждый себе на уме, но мелодия все равно получается слаженной и гармоничной, будто бы они выступают с ней лето восьмое, а то и девятое. Сколько живут шмели? Переживают ли наши суровые зимы?
А запах…
Здесь стоял просто умопомрачительный запах, который никак не получится вывести искусственно: это были не только пионы, сладкие, но не обжигающие своей приторностью кончик языка; но и запах нагретой солнцем земли, и прилетевшей с деревьев пыльцы,
Когда-то давно маме подарили открытку, если ее потереть, она начинала истончать запах роз; и на мгновение мне показалось, будто я вернулась в те детские времена, когда все было так легко и беззаботно, и для счастья хватало открытки, а сейчас счастье складывается из множества компонентов, причем уравнение тут же занулится, если не будет хватать хотя бы одного.
Солнце скрылось за пушистым белым облаком, напоминающим по форме лошадиное лицо, и подсветило ее гриву мягким золотистым светом.
– Год назад тоже ездил так, – вклинился в мою голову голос Ника, и эти его ужасные интонации показались как никогда подходящими, они чудесно вписывались и в шмелиный оркестр, и в шум стремительных машин, и в шелест листьев; ветер разделял одно слово на множество подслоев, одни плыли вверх, к небесам, другие близились к земле, обвивали бутоны пионов. И мне отчего-то необычайно нравилось все то, что происходит вокруг. – А тут мой верный спутник забарахлил вдруг. Решил посмотреть, что с ним вообще. Вижу – едва заметный съезд. Ну, съехал. А тут такое. Тоже был конец июня, все цвело.
Мы плавно шли вперед, вдоль кустов, и я смотрела на цветы, не отрываясь.
– Откуда они здесь? – спросила я.
И мой голос тоже неожиданно хорошо вписался в пространство вокруг, будто этот чудесный сад принял меня за родную.
– Может, скверик какой был. Я так и не нашел таблички. На картах тоже ничего не отмечено. Скорее всего, что-то запланировали, а деньги потратили не по назначению, вот и забросилось все.
– А что в итоге с мотоциклом было? Ничего серьезно?
Я с трудом оторвала взгляд от цветущих кустов и посмотрела на Ника. Глаза у него были такие же невероятно зеленые, как листья на кустах. Удивительная вещь, но я часто замечаю, что в пасмурную погоду голубые глаза будто становятся ярче, сами превращаются в два маленьких солнышка. А его, зеленые, наверное, зависят от солнца прямо пропорционально: чем ярче солнечные лучи, тем насыщеннее их цвет.
– Пакет на трубу намотался. Смешно, что из-за такой мелочи байк может к чертям сломаться.
Он тоже смотрел посмотрел на меня. Остановился вдруг, и я замерла тоже.
– Ты на Илью совсем не похожа.
– Ну да, – я пожала плечами. – Мне до него далеко.
– Может быть, в этом и смысл? Что люди не похожи друг на друга.
– Ну да, ты-то уж точно ни на кого не похож.
Я отвела взгляд первая. И двинулась дальше.
–
– Да, нравится.
Я совсем не это хотела получить, когда ввязывалась в подобную авантюру. Но это оказалось куда лучшим вариантом, более полным.
Обида за то, что Ник опоздал на целый час, отошла куда-то на второй план.
И осталась благодарность.
Она расцветала в груди пионом, пока что белоснежным, но с постепенно розовеющими кончиками лепестков…
– Сколько тебе лет? – спросила я вдруг.
То состояние, которое называют вдохновением, было поймано, и я уже никак не могла себя остановить.
– Девятнадцать, – ответил несколько удивленно Ник.
– Я так и думала.
– Это логично. Ну, двадцать исполнится меньше, чем через месяц. А зачем спрашиваешь? Продолжаешь выведывать из меня всю информацию, конфиденциальную и нет?
– Нет, просто подумалось…
– О чем подумалось?
– Да так, метафоры…
– Поделись, интересно.
– Ну… – я притронулась к одному из цветков. Шмель, летающий неподалеку, покосился на меня возмущенно и даже на мгновение жужжать перестал. Еще бы, произошло такое наглое вторжение на его территорию. – Восемнадцать лет – это сирень. Такая вот, нежно-фиолетовая, с тонким ароматом, не слишком смелым, привлекающая внимание, но не затмевающая собой все остальное. Как будто совершающая первые шаги по покорению человеческих душ.
Я покосилась на Ника, чтобы проверить – смеется, нет? Ник не смеялся, даже более того, слушал меня внимательно, и тогда я решилась продолжить:
– А девятнадцать лет – это пионы. Они ярче, и аромат у них насыщеннее, они будто бы желают представить себя во всей красе, а красота у них живая и искренняя, воздушная, вот как этот розовый цвет, расползающийся по лепесткам… Не растворяется, а заполняет собой. Наверное, непонятно объяснила.
– Весьма понятно. Но я даже в далекие времена, когда был гораздо более творческим, чем сейчас, над таким не задумывался. Это интересно. Мне нравится. Двадцать лет в таком случае – какой цветок?
– Пока не знаю, – я пожала плечами. И вновь покраснела. Вообще-то я ожидала, что Ник в лучшем случае никак не отреагирует. А в наиболее вероятном – в очередной раз посмеется. Честно говоря, я не люблю делиться своими такими вот придумками, они только в стихи иногда попадают. Я пробовала, честно, но чаще всего люди меня не понимали, и это, в целом, нормально, ибо у каждого из нас взгляд на мир свой. – Может, пойму вскоре, надо внимательнее за Ильей понаблюдать.
Забегая вперед, могу сказать вот что, —
двадцать лет оказались ромашкой,
но это уже другая история,
и да, она про Илью.
Мы побродили здесь еще немного, каждый думая о своем. Добрели-таки до края пионовых рядов, не такими уж они оказались и бесконечными, как подумалось вначале, просто земля шла под наклоном, вниз.
Конец ознакомительного фрагмента.