Мой XX век: счастье быть самим собой

Петелин Виктор Васильевич

Вся мировая литература утверждает подобное «заимствование», то есть следование первоисточнику при создании исторического художественного произведения. Именно печатью такой скрупулезной историчности и документальности отмечен роман Ирвинга Стоуна «Муки и радости» – о Микеланджело. Замечательный мастер биографического жанра сам раскрывает тайны своего изобразительного метода: «К счастью... сохранилось немало старинных документов и во Флоренции и в Риме: в них я нашел множество записей, касающихся Микеланджело и его семейства... Почти половина романа «Муки и радости» основана на вновь открытых материалах, никогда ранее не публиковавшихся».

Ирвинг Стоун рассказывает о том, как ему приходилось «изо всех

сил напрягать зрение, разбирая мелкую печать, превозмогать головную боль, вызванную мельканием пожелтевших страниц, с усилием вникать в дневники, потому что чернила, которыми они были написаны, уже выцвели от времени». Я привожу эти слова лишь потому, что каждый, кто написал хоть одну биографию замечательного человека, испытал те же самые муки и те же трудности. Но не каждый из биографов может позволить себе продать свой дом в Калифорнии и на четыре года уехать в Италию для работы над биографическим романом о Микеланджело. Некоторые наши писатели-биографы по нескольку лет ждут возможности поехать в Лондон, Париж, Рим, Милан, где жили и работали их герои. Лишь бы посмотреть те улицы, те памятники, о которых их герои рассуждают и которыми любуются. Что уж говорить о сборе материалов...

Понятное дело, что, пользуясь материалами и первоисточниками, опираясь на них, как на «кирпичики», автор биографического или исторического повествования возводит собственное художественное построение, соответствующее его мировоззрению и таланту. И при этом автор неизбежно что-то дополняет, что-то по-иному высвечивает, представляя картины жизни замечательного человека более многогранными и полновесными, чем те, которые зафиксированы в первоисточнике.

В дискуссии о биографическом жанре, известном еще со времен Плутарха, о жанре, дань которому отдали такие блистательные «чистые» художники, как Ромен Роллан и Стефан Цвейг, о жанре, в разработке которого Андре Моруа достиг вершин мирового искусства, чаще всего сосредоточивается внимание вокруг малого числа имен, по тем или иным причинам заинтересовавших участников дискуссий, высказываются порой суждения, которые уже давно известны. И порой, читая статьи, острые и полемичные на первый взгляд, думаешь: а стоило ли огород городить? Не лучше ли опубликовать цикл лекций Андре Моруа, которые он прочитал в Кембриджском университете и опубликовал еще в 1928 году под названием «Виды биографического жанра»?

Здесь, в этих лекциях, сформулированы задачи писателя и законы биографического жанра, говорится о «смелом поиске правды», о «прочности гранита» документальной основы биографии и элементах вымысла, когда это совершенно необходимо, а главное – говорится о воскрешении исчезнувшего мира и о средствах его воскрешения. Конечно, каждый писатель работает по-своему, но здесь, как видим, уже давно сформулированы законы создания образов исторических деятелей давнего и недавнего прошлого. Писатели-документалисты следуют этим законам воспроизведения исторического прошлого. Да иначе и быть не может. Как же в противном случае быть даже со Львом Толстым, создавшим исторический образ Наполеона, создавшим его отнюдь не по бабкиным выдумкам, а по свидетельствам современников, правда, со своей, толстовской, трактовкой. И Г. Серебрякова, написавшая книгу о Карле Марксе, неизбежно переводила в диалоги и внутренние монологи, его письма, воспоминания, цитаты из произведений. Таковы законы жанра, требующие достоверности, правды факта. И при создании образа Ленина писатели каждое его слово скрупулезно сверяют с первоисточниками.

«Биограф не изобретает сюжет – его уже запрограммировали сами факты. Он не творит художественный образ по законам привычной типизации, а воссоздает его на основе собранных документов. В основу произведения ложится не сырой жизненный материал, а отобранный, художественно преображенный, пропущенный

через стиль писателя», – писали в предисловии к книге «Надежды и воспоминания» классика биографического жанра Андре Моруа Ф. Наркирьер и А. Строев.

О создании образа через документ писал еще в 1922 году в своих обзорах «Литературная Москва» О. Мандельштам. Анализируя тогдашнюю прозу, он обратил внимание, что и Пильняк, и серапионовцы вводят в свое повествование «записные книжки, строительные сметы, советские циркуляры, газетные объявления, отрывки летописей и еще бог знает что». «Нынешних прозаиков часто называют эклектиками, то есть собирателями! – размышляет О. Мандельштам. – Я думаю, это – не в обиду, это хорошо. Всякий настоящий прозаик – именно эклектик, собиратель».

И прежде всего автор документальной литературы – это собиратель, собиратель фактов, строитель жизненной судьбы полюбившегося ему героя, героя, много сделавшего для своего Отечества. Вот почему эти книги чаще всего и лучше всего воспитывают любовь к своему Отечеству, углубляют высокое чувство патриотизма, укрепляют дружбу народов, увенчивают заслуженной славой настоящих героев. Наше настоящее уходит своими корнями в жизнь пращуров. И жанр биографии – это чаще всего рассказ о наших национальных святынях, о национальном характере в лучших его проявлениях, о национальных святынях других народов и их национальном характере. Человек без прошлого – человек без дороги, человек без памяти. И рассказ о замечательном человеке – это и рассказ о национальной истории. В лучших произведениях биографической прозы ярко звучит тема патриотизма, глубоко высвечиваются черты национального характера.

«Что значит национальная форма в искусстве? – спрашивал А. Фадеев. – Это значит прежде всего родной язык. Это значит – также своеобразный для каждого народа дух и строй речи, вобравший в себя в течение столетий народный фольклор. Это значит – традиции национальной классической литературы, что особенно важно в поэзии. Это значит, наконец, тот неповторимый национальный склад характера, психологические, эмоциональные особенности народа, которые и создают неповторимый цвет и запах каждого национального искусства».

Уверен, что каждый серьезный писатель, работающий в биографическом жанре, в частности, такие, как Андре Моруа и Ирвинг Стоун, X. Пирсон (о Вальтере Скотте), А. Гулыга (Кант и Гегель), Михаил Лобанов (Островский), Ю. Селезнев (Достоевский), О. Михайлов (Суворов и Державин), Ю. Лощиц (Гончаров и Дмитрий Донской), Д. Урнов (Дефо), и многие другие (перечислить все интересное и значительное просто невозможно) прежде всего ставили перед собой эти задачи, о которых столь глубоко и проникновенно говорил в свое время Александр Фадеев. (Литературная газета. 1987. 10 июня)

На эту статью откликнулось много читателей, привожу только три имени: Серо Ханзадян, один из старейших писателей, Герой Социалистического Труда, лауреат; Владимир Юдин, профессор Тверского университета; Юрий Маслов, журналист, писатель.

«Дорогой Виктор Васильевич! Добрый день!

С большим удовольствием прочитал Вашу статью в «Литературной газете».

Очень рад, доволен и целиком согласен с Вами, поднятый Вами вопрос очень кстати.

Да, «наукообразие отбивает у читателя охоту».

Жанр биографии должен быть простым, но насыщенным человеческой, земной теплотой и исторической правдой. По-моему, писатель-документалист – это дважды писатель. На основе сухих документов он создает художественное произведение, произведение искусства. Знаю это по собственному опыту: мой роман «Царица Армянская», охватывающий времена XV века до н. э., также написан на документальной основе, Аракел Даврижеци, герой моей новой повести «Араке мутнеет», историк XVIII века.