Мой XX век: счастье быть самим собой
Шрифт:
Успокаивали и письма, которые я получал от Виталия Закруткина, Григория Коновалова, Николая Шундика, Владимира Карпенко, которые благоприятно отзывались о моей книжке.
В этом отношении наибольший интерес представляет письмо Владимира Карпенко, автора очень симпатичной книжки «Отава», вышедшей в нашем издательстве, и романа «Тучи идут на ветер», над которым мы работали в середине 60-х годов. Это роман о Гражданской войне, об одном из героев этой войны, сложнейшем характере и противоречивейшей личности, о Борисе Думенко, победы которого в боях против белых частично присвоил себе Семен Буденный, а потому даже упоминание о нем вычеркивалось цензурой. А тут целый роман. Владимир Карпенко писал мне и о своем романе, и о моей книге:
«Дорогой
Даже у тебя лопнуло молчание, а я все терплю. Видать, у меня там надежный толкач. Обними ее за меня, пожелай здоровья. (Это о моей маме. – В. П.)
Только что упали с неба на астраханскую землю. В Коктебеле помню только три места: столовку, море и раб. стол. И надо сознаться, по всем трем статьям если не преуспел, то чего-то достиг: привез кг три чистого жиру, морского насморку и листиков до пяти романа.
Мои маненько пропотели. Но Сереге лучше было в Москве, нежели на море. Отдыхать нужно с ним ездить куда-то на север.
Теперь о Борисе. Около пяти листов есть к договору. Сентябрь и октябрь поработаю над всей рукописью, 1-го ноября привезу листов 40. На этом поставлю точку.
Ноябрь давай поработаем на пару в Москве. Ты будешь ставить крыжики, а я их убирать. Если у тебя наляжет рука, подпишешь в набор. Одновременно поработаем с художником.
В Москве тогда встречался с Найдой (историк, консультант издательства, полностью разделявший точку зрения В. Карпенко. – В. П.).
Кажись, как хохлы, мы с ним спелись. Он мне кое-что дает нового в оценке роли Сталина и Ворошилова на Царицынском фронте осенью 18-го года. Он также параллельно с тобой почитает и новую часть рукописи. Если достаточно ваших двух голосов для изд-ва, то и вовсе будет здорово: тогда нам месяца с тобой хватит.
Три слова о «Гуманизме Шолохова». Книга умная, страстная и искренняя. Автор доказательно борется с пропыленными уже точками зрении на творчество огромного писателя. Как и всякая пыль, она скрывает от глаз истинный цвет и форму любой вещи. Надо чаще протирать.
Махнул Петелин тряпкой – вскрылся «всамделишный» цвет под толстым слоем пыли. Правда, «вещь» объемна, массивна, петелинских взмахов немного, – всего не оттерли. Но кое до чего добрались. Больше всего повезло Гришке. Этот смуглый, горбоносый, маслаковатый донской степняк за четыре десятка лет своей жизни в «Тихом Доне» на четверть оброс литературоведческой, критической пылью. У Петелина он зажил первозданной жизнью.
Петелин встречается и плохой. К сожалению, он иногда изменяет сам себе, своему страстному и правдивому голосу, срывается с баритона на альт, а то еще хуже – фистулу. Встречаются целые «одные» страницы: поеши. Кстати, такие же страницы ничто не мешает «выпевать» и тому же Якименку, и даже Лежневу в своих кирпичах.
Не думаю, чтобы захлебывающиеся строки по душе приходились самому имениннику; наверняка он отвесит земной поклон тому, кто скажет о его творчестве ядреное, смачное, но правдивое слово.
От нашей маленькой ячейки автору «Гуманизма Шолохова» большое спасибо.
Привет от нас всех маме. Обнимаю Володя.
Кланяйся Ник. Ив. (Николаю Ивановичу Родичеву. – В. П.)
21.08.66 г.».
Такое вот образное и честное «слово» о моей книге. Такие отношения дружеские и честные складывались у меня со всеми авторами; если в рукописи есть что-то слабое, я указываю, автор переделывает.
Со многими из своих подопечных авторов я быстро сходился, вникая в творческий замысел произведения, и стремился не повредить своими замечаниями, а уточнить и углубить задуманное. И авторы в своих письмах доверительно писали о своих заботах и тревогах. Особенно досаждала цензура, о чем не раз упоминали писатели в своих письмах...
Случайно я обнаружил в своем архиве запись совещания у главного редактора издательства В.М. Карповой, которое состоялось то ли после очередного партийного съезда, то ли
– ...Заведующий сектором издательств ЦК КПСС тов. Чиквишвили озабочен тем, что появляются у нас незрелые произведения. Значит, нет контроля за выпуском таких произведений. Особенно настораживают произведения о коллективизации, в которых просматривается тенденция изобразить коллективизацию как нечто навязанное сверху. При этом недооценивается индустриализация. Есть просчеты и в произведениях о Великой Отечественной войне. Неправильно показывается подготовка страны к отпору агрессорам. Первый период войны порой представляют как хаос, а 30-е годы как годы беззакония и преступлений. В некоторых статьях и художественных произведениях говорилось о том, что довоенная архитектура планировалась так, чтобы соседи могли следить за соседями. Пора покончить с подобным либерализмом...
В качестве примеров Н.В. Лесючевский упомянул «Убиты под Москвой» К. Воробьева как «клеветническую вещь», статью Казакова в «Литературной газете», стихи Евгения Евтушенко «Сын председателя» в сборнике «Молодая гвардия». Пора пресечь увлечение развлекательной литературой... Призвал усилить влияние коммунистической партийности в идеологической борьбе.
Выступившая затем В.М. Карпова призвала собравшихся редакторов повысить требовательность к книгам, которые мы издаем. Необходимо строже рассмотреть свою работу в свете новых партийных требований. Мы, говорила она, держались строго партийного курса в развернувшейся идеологической борьбе. Коммунистическое воспитание наших читателей – вот главная цель нашей издательской деятельности. И в связи с этим необходимо сказать, что у нас есть сильные книги, есть слабые. Есть у нас и ошибки. Одни ошибки мы успеваем исправить, другие нет. Называет хорошие книги: Галин, Гинзбург, Евдокимов, Сергей Марков, Фиш, Ткаченко, Андронников, Иванов, Калинин, Проскурин, много хороших поэтических книг. Напомнила, что в прессе было много критических отзывов о наших книгах. Эти отзывы должны быть обсуждены в редакциях. Книги Аннинского, Аскера Евтыха и др. вызвали разные отзывы, есть положительные, есть и отрицательные, книга Фролова критически оценена Ю. Зубковым. Все эти отзывы необходимо изучить, извлечь полезное из этих критических замечаний.
Нам часто приходилось спорить с авторами, особенно по 30-м годам, говорила В.М. Карпова. В сборниках о Фадееве, Кольцове, Кине, Гладкове возникала тема репрессий, приходилось спорить, убеждать авторов более объективно писать об этом времени, об этих писателях. В сборниках о Кольцове и Д. Бедном допущены искажения действительности, эта тема не проверялась, авторы порой домысливали какие-то факты, придумывали то, чего не было, лишь бы «покрасочнее» представить своего современника, о котором вспоминает тот или иной друг или просто очевидец того или иного события. В частности, в сборнике о Д. Бедном авторы по-разному домысливали, трактовали изменение отношения Сталина к Бедному. Необходимо в воспоминаниях оставаться на почве реальности, а не на почве субъективных догадок. Карпова упрекнула редакцию русской поэзии за то, что выпустили сборник стихов Анатолия Жигулина со стихами на лагерную тему: «Я признанный поэт этой темы», – говорит Жигулин, но совершенно очевидно, что он не нашел правильного решения темы, надо было серьезнее отнестись к формированию этого сборника.
В книге Либединской тема репрессий в 30-е годы тоже нуждалась в более строгой проверке, и здесь допущены перекосы...
В.М. Карпова говорила и о тех книгах, в которых очень четко прослеживалась одна мысль: корни поражения в первые годы войны – в событиях 1937 года. Особенно зримо эти мысли воплотились в произведениях Бакланова и Розова. Авторы должны внести исправления в свои произведения.
Затронула и тему интернационализма в произведениях издательства: в книге Аскера Евтыха заметно пренебрежительное отношение к адыгам, калмыкам. Необходимо строже и внимательнее относиться к таким произведениям, в которых есть национальные проблемы, проблемы взаимоотношений между разными нациями, народами.